Будучи отцом, я должен признать, что само составление подобного списка кажется мне вещью неадекватной и неудовлетворительной. С одной стороны, мне трудно смириться с тем, что одиночество стало роскошью, с другой — я должен честно признаться, что мой собственный страх является причиной ограничения физической свободы моих мальчиков, от которой я, будучи в их возрасте, получал большое удовольствие. И все же я понимаю, что пришло время поставить страх на место: необходимо признать, что то, что происходит с каждым из нас, не находится в полной зависимости от нашей способности контролировать ситуацию и что в 98 % случаев возможных неприятностей все проходит гладко. Остальные 2 % — это тоже немало. И здесь в какой-то мере нам на помощь приходит природа. Позвольте мне в качестве шестого совета привести несколько нетрадиционное положение: в целях безопасности ребенка сделайте все, чтобы он проводил на природе как можно больше времени. Игра в естественных условиях придает ему уверенность в собственных силах и обостряет его чувства; расширяет его представление о мире и обо всех происходящих в нем процессах, видимых и невидимых глазу.

Хотя у нас есть масса причин для беспокойства за наших детей, может получиться так, что, отделяя их от природы, мы тем самым только подвергаем их еще большей опасности. Верно и обратное: предоставляя их обучение природе, мы делаем их жизнь более безопасной как в настоящий момент, так и в будущем.

В идеале ребенок учится приспосабливаться и к городу, и к природе. Освоение как одной, так и другой окружающей среды ведет к развитию чувств и здравомыслию. А есть ли что-то особенное в опыте, обретенном на природе, по крайней мере, в отношении обостренности чувств? Исследователей, которые изъявят желание заняться этой неизученной областью, ждут удивительные открытия. Бесспорно, размах и глубина природы плюс к этому тайна, заключенная во всех ее звуках, запахах, видах, гораздо обширнее в сравнении с уже известным коротким списком городских раздражителей. В городской и пригородной зонах много энергии затрачивается на блокирование звуков и раздражителей. Слышим ли мы по-настоящему автомобильные гудки, да и хотим ли мы их слушать? В лесу наши уши открыты: крик гусей над головой вливает в нас живительные силы, а с ними оттачиваются и развиваются наши чувства.

Есть родители, которые видят связь между позитивным природным риском и открывающейся человеку красотой. Так, Дэвид Собел в Нью-Гемпшире намеренно воспользовался природой, чтобы учить свою дочь технике безопасности. Он назвал эти природные уроки «опробованием льда».

«Подобный опыт — это ритуал взросления. Я пытаюсь научить ее оценивать толщину льда и в прямом и в переносном смысле. Мы вместе выходим на лед и оцениваем его плотность, решаем, где просто опасно, а где слишком опасно. Такой опыт помогает дочери научиться оценивать любую ситуацию.

Я делаю это сознательно, ставлю перед собой определенную цель, и это дает свой результат. На льду я учу ее читать трещины — своеобразный способ определять его толщину и структуру, распознавать места, где проходит течение. Именно в этих местах лед тонок. Я учу ее ложиться, когда необходимо пересечь участок с действительно тонким льдом, носить с собой палку. Я учу ее оценивать риск на льду и быть к нему готовой».

Подобный опыт и способность оценивать степень опасности ребенок может получить и в городе в поездках на автобусе и метро. Однако Собел как специалист в вопросах образования детей посредством общения с природой высказывает предположение, что жизненные наставления самой природы обладают особыми непостижимыми и незаменимыми качествами. Он считает, что собственный кинестетический опыт поведения в ситуациях риска непосредственно в природном мире стоит ближе к естественному способу, которым люди тысячелетия познавали мир, и что никакой иной опыт не усваивается столь глубоко.

Слушая его, я вновь мысленно вернулся к явлению, так и не получившему названия, нашедшему выражение в той интенсивности познания и гипервосприимчивости, которую мы получаем от природы и реальность которой не можем доказать. А не связано ли это явление просто-напросто с красотой? С теми естественными формами и музыкальными звуками, которые влекут нас к природе? Собел ненадолго задумался и сказал: да, в этом есть смысл. Он сказал, что часто повторяет слова женщины, пережившей землетрясение 1989 года в Лома-Приета в Калифорнии, в котором погибли шестьдесят два человека и еще три тысячи семьсот получили ранения. Эта женщина уверена, что то землетрясение, вместо того чтобы разрушить ее жизнь, спасло ее. Она тогда находилась в тяжелом психическом состоянии, стояла, по сути, на самом краю жизни, и в тот момент произошло землетрясение. Она сказала, что осмысление такого масштабного природного явления подействовало на нее гораздо сильнее, чем любая терапия. В этом опыте было то, что вернуло ее к реальности. «Из сказанного ею особо выделяется одна фраза, — вспоминает Собел. — Речь идет о диагнозе, который она сама себе поставила. Она сказала, что страдала ранее от „отстраненности от красоты“. Эта мысль вошла в мою плоть и кровь. Теперь я и сам чувствую, когда начинаю переживать состояние „отстраненности от красоты“. Мне решение этого вопроса видится в обращении к природе».

Собел твердо знает, что он не хочет, чтобы его дочь страдала от подобного недуга. Она нашла природу, вступила в мир красоты. Она «понимает» лед. И хотя природный опыт может дать уверенность в себе и улучшить восприятие, многие поколения людей идут к ней не за безопасностью или справедливостью. К ней обращаются за красотой. Это очень просто: лишая наших детей контакта с природой, мы лишаем их красоты.

Пусть природа будет твоим учителем.

Уильям Вордсворт

Для моей семьи весна — это в первую очередь торнадо и морские черепахи. Как только из Оклахомы с ревом отправлялся в путь ураган, пересекавший на востоке холмы Канзаса, а на западе Миссури, начиналась миграция коробчатых черепах. Черные асфальтированные дороги и бетонные автомагистрали были усеяны вертушками, ползунками и лепешками. Вертушками мы называли тех черепах, которые во время движения в свою черепашью Мейку получили удар, отскочили от колеса, перевернулись и теперь вращались как детские волчки. Ползунками и лепешками были… какие они были, вы уже сами догадались.

Каждый год мои родители сажали нас с братом в машину, и мы выезжали на дорогу спасать черепах.

Когда мы встречали вертушку или ползунка, отец останавливал машину, мать выпрыгивала, ее белая блузка хлопала на ветру. Она бросалась на дорогу, маневрируя между машинами, и хватала черепаху. Когда она бежала обратно к машине, то иногда несла по черепахе в каждой руке. Мы пристраивали одиноких путешественников на коврике у заднего сиденья, прямо у наших с братом ног. Одна такая спасательная миссия сохраняла жизнь паре дюжин черепах.

Потом отец разворачивался и направлялся домой, петляя между новыми рядами вертушек и ползунков.

Спасенные души высаживались в так называемую «черепашью яму» во дворе за домом. За забором начинались кукурузные поля, а за полями — леса, которые казались бесконечными (по крайней мере, в моем воображении). Мой отец выкапывал под забором яму, огораживал ее сеткой, как для цыплят, присыпал землей края, а затем подворачивал свободную часть, накрывая яму сверху. По краям сетки он клал какие-нибудь грузы — камни или колья. В яму запускали вертушек и ползунков. Каждое лето я часами пролеживал на животе в прохладной тени под забором, разглядывая черепаший мир. Я кормил черепах ягодами и листьями салата, изучал узоры на их панцирях и испещренные прожилками морды, смотрел, как они высовывают головы, как испражняются.