Дабиб все раздумывала, может, сходить к Бен Ата и послать его к жене, но тут он сам появился. Выражение его лица при виде Эл-Ит, прогуливавшейся с ребенком, стало инфантильным. Он был ошеломлен, поражен, ощутил боль — как будто что-то потерял, чего-то внезапно лишился. Но, с другой стороны, Эл-Ит с ребенком на руках явилась для него полным и совершенным воплощением женщины, и Бен Ата подумал — как прекрасно и как правильно то, что она утомлена, и даже вялость ей сейчас к лицу. Ему не могло бы быть хуже, если бы он подошел ко входу в здание, в котором было все, чего он желал в жизни, остановился, ожидая, что его радостно впустят, а дверь бы вдруг взяли и захлопнули прямо у него перед носом. Бен Ата прислонился к арочному пролету, сложил руки и печально, весь бледный, исхудавший, следил за движениями жены.

Дабиб ничуть не была тронута. Она точно знала, что происходит: оба ревнуют. Это вполне в порядке вещей. Она понимала все естественные проявления природы не хуже, чем Эл-Ит разбиралась в мировом порядке на высшем уровне, и была абсолютно уверена, что скоро все наладится. Когда она сама рожала, ее дорогой муженек каждый раз находил неотразимой какую-нибудь женщину, обычно находившуюся поблизости, — и она тоже ревновала. И для него она с младенцем на руках тоже была совершенным воплощением женщины, и в результате он вел себя как мальчишка. Неужели Эл-Ит сама этого не поймет? Иногда эта великая королева проявляет поразительную недогадливость, хотя она, Дабиб, знает свое место и вовсе не собирается учить госпожу жизни.

Полагаясь на природу, смиренно веря в нее, Дабиб благоразумно пожелала супругам доброй ночи и спустилась вниз по холму, чтобы объявить женщинам, что все в полном порядке.

— Почему ты не смотришь на меня, Эл-Ит?

— Потому что ты нас предал, меня и ребенка! — ответила Эл-Ит своим новым резким голосом, который удивил даже ее саму.

Бен Ата, конечно, поверил, что жена каким-то сверхъестественным образом узнала о его ночном приключении, и тут же у него стал глуповатый вид, так что Эл-Ит — теперь уже совершенно точно — определила причину. Потому что давно уже поняла, что у мужа появляется этот застенчивый взгляд, когда он чувствует за собой вину. Теперь он был ей попросту отвратителен, а еще больше Эл-Ит презирала себя саму, за то, что так долго испытывала к этому человеку нежные чувства. Та, какой она была раньше, теперь глубоко пала, и сейчас Эл-Ит не могла постоянно не прислушиваться, бьет ли барабан, — если бы он по каким-то соображениям прекратил бить именно в этот момент, то она просто свистнула бы своего коня и ускакала бы прочь, подальше от этой страны, где клубятся вредные для здоровья туманы.

Бен Ата, со своей стороны, вдруг почувствовал, что буквально сгорает от стыда, как нашкодивший мальчишка перед учителем, и его это изумило: потому что он вовсе не чувствовал за собой никакой вины. Наоборот, Бен Ата теперь гордился теми новыми познаниями, которые ему удалось обрести, проведя, пусть единожды, ночь с женщиной, как будто та была ему равной.

Слабым, приглушенным голосом Эл-Ит проговорила:

— Твой ребенок… это твой сын…

И тут Бен Ата понял, что у нее на руках и впрямь тот долгожданный наследник, без которого этот их вынужденный брак не имел бы смысла, и его затопила радость. Он не умел выразить свою радость словами, он был готов заключить их обоих в объятия. Бен Ата прошагал через комнату и неловко обхватил руками сразу жену и сына. Он весь сиял. Но ребенок недовольно завопил, а Эл-Ит просто вывернулась и уселась спиной к мужу.

— Понял, — с горечью сказал он, — у вас в стране это делается по-другому.

Она не ответила, но обнажила грудь, и ребенок немедленно пристроился сосать. Наступило молчание. Бен Ата обошел жену, хотя ее спина и должна была отгораживать младенца от него, и, сияя, наблюдал за процессом кормления. Теперь он ощутил невероятное счастье и просто он не мог поверить, что Эл-Ит всерьез так холодна к нему.

И через несколько минут она вздохнула и, казалось, смягчилась.

— У нас, — объяснила она, — отцы ребенка присутствуют при родах, чтобы приветствовать новорожденного. Чтобы… дать ему подпитку…

Слова «отцы ребенка» прошли незамеченными. Как будто сама атмосфера этой страны лишала их смысла. Но Эл-Ит тут же пожалела, что произнесла их, боясь, что Бен Ата воспримет их как провокацию. Но муж просто не обратил внимания. Он ошарашенно уставился на нее:

— Но, надеюсь, даже в твоей стране ребенка кормит женщина?

— Я не о молоке говорю, — возразила Эл-Ит с таким холодным сарказмом, что даже сама удивилась. — Есть другая подпитка, Бен Ата, — духовная. Можешь не верить. Но этот ребенок — не просто комок плоти.

Кормление шло плохо: гнев, упреки и раздражение накалили атмосферу в комнате, и передались Аруси, — через воздух, через молоко, которое он сосал по каплям, и через тело его матери. Малыш иногда выпускал ее сосок, чтобы немножко поплакать, и при этом вертелся, чувствуя, что ему неудобно сидеть, и в эти моменты из большой груди Эл-Ит — которую Бен Ата не узнавал и не мог ощутить как свою собственность — брызнули струйки молока, промочившие и так уже пропитанное им синее платье матери. Бен Ата это показалось отталкивающим, но он по-прежнему улыбался и жаждал дружбы Эл-Ит.

— Наверное, вы там все садитесь в кружок, — заявил он с сарказмом, хотя ему на самом деле было интересно, — и наслаждаетесь счастливыми воспоминаниями?

— Ой, как ты мне надоел, — сказала она, — уходи отсюда, хоть к Дабиб!

Его удивили эти слова: он не мог понять, каким образом жена разглядела в его душе эти намерения, — в конце концов, он их внешне вроде бы никак не проявлял. Он даже немного боялся ее, как в самом начале.

Но никуда не ушел. Ненадолго отвернулся и теперь, надувшись, глядел в окно на сплошную массу уже темных гор, которые сегодня казались ему зловещими и враждебными. Слушал сопение младенца, которое через какое-то время прекратилось. Наступила тишина. Наконец Бен Ата осторожно повернулся и увидел, что Эл-Ит мирно сидит и держит на коленях уснувшего ребенка. Теперь она смотрела на мужа доброжелательно и даже приветливо.

— Подойди, посмотри на сына, — она говорила шепотом.

Бен Ата охотно подошел и встал на колени возле ее кресла, чтобы лицо оказалось на уровне ребенка. Оба улыбались. Она сняла с младенца распашонку, освободила ему ручки и ножки. Родители вдвоем детально рассмотрели тельце ребенка: ручки, ножки, каждый пальчик.

Аруси оказался настоящим крепышом. Судя по всему, он вырастет высоким и крупным. На голове у малыша уже был мягкий клок блестящих каштановых волос.

— Фигура будет твоя, — прошептала Эл-Ит, — но лицом сын пошел в меня, — глаза у него наши, как в нашей стране.

Потом она снова осторожно облачила ребенка в одежду, оставив открытым только личико, и предложила:

— А теперь подержи его на руках.

Бен Ата стиснул зубы от невероятной глобальности задачи, взял маленькое создание на руки и встал, улыбаясь с гордостью, что у него получилось.