и Костик, выйдя на пляж, занялись подготовкой. Ежов, поставив стул куда придется, вместе с лайрсканом принялся расчищать от крупных камней площадку поровнее, а потом водрузил предмет мебели уже на постоянное место.

Пляхбуль ушел за кромку прибоя и шептал, словно шелестел, вторя волнам, погрузив руки в воду почти по плечи. Его роскошные вуалевые плавники на осьминожьих щупальцах, что росли из спины как крылья, тоже опали и теперь лежали на воде. Со спины лайрскан казался то ли диковинной бабочкой, то ли птицей, что попала в ловушку, замочила крылья и не может взлететь.

На зов Пляхбуля то тут, то там в волнах показывались серые лысые головы, сверкая темной лазурью глаз.

Королева жазотусов тоже застыла как статуя, только на берегу, рядом с Люсиной мебелью, вцепившись в спинку стула когтистыми кистями всех шести рук. Ее крылатая свита зависла над ней в нескольких метрах и, образовав круг, начала медленно двигаться в одну сторону. Казалось, что над стулом и Жузниариссой вращается, жужжа и пощелкивая, цветное меховое кольцо.

Зато госпожа Альданская, озабоченно и слегка нервно жестикулируя худыми морщинистыми руками, вполголоса что-то говорила Ежову. Люсе из-за прибоя было не слышно, но по тому, как лицо Константина исказила гримаса, разговор был не очень приятный. Ежов отрицательно мотал головой, хмурился от аргументов, но в итоге махнул рукой и громко заявил:

— А делайте что хотите, лишь бы сработало! — И уселся прямо на камни, уставившись на морские волны.

Улыбка на морщинистом лице магички просияла торжеством, и Юфимия торопливо, с каким-то подвыванием, громко выкрикнула абракадабру из странных гортанных слов, провела над плечами Ежова кистями и резко дернула руки вверх.

Константин, злобно крякнув, не сдержался и немного прошелся любимыми идиоматическими выражениями русского нецензурного фольклора по биографии и родне всех присутствующих в поле видимости магов.

Впрочем, Люся его в душе охотно поддержала, ибо на плечах Ежова образовались приличного размера проплешины, а иголочки, росшие там, висели под ладонями Юфимии. Повинуясь жестам старухи, они в каком-то определенном порядке как в подушечку втыкались в деревянное сиденье старенького стула. Прав был ехидный котище: избежать депиляции у Костика не вышло.

Всем на этом каменистом кусочке морского побережья нашлось дело, даже Шавермур, развалившись на удобном плоском камне, нагретом солнцем, подальше от соленых брызг воды, нашел себе занятие. Следя за всеми, кот с самодовольным прищуром властелина мира с большим удовольствием комментировал происходящее, иногда негромко отпуская ехидные замечания:

— Что-то не хочет та Пляхбульская рыбешка на берег, может, передумала эволюционировать? Не готоува, к примеру. Или куста-жиртреста боится? Вдруг сожрет эти водяные тыквы с хвостами до превращения в Зоулушку, вон как свои пищеприемники раззявил и пялится.

Четлик дернулся было в сторону полосатого обидчика, но ментальный запрет госпожи не дал свершиться правосудию, как хитропопый котище и рассчитывал. Он-то помнил, что его безопасность входит в договор и причинение ему вреда растительным охранником отразится на хозяйке агрессивной флоры.

Впрочем, кустик он зря недооценивал, Четлик сделал себе зарубочку в памяти поквитаться, когда представится возможность, и если не пожевать наглый комок меха, то хоть напугать до икоты.

Только Людочка потерянно бродила рядом, разглядывая мелкие камушки под ногами и обходя большие, периодически поглядывая на остальных участников компании. Ей заняться было совершенно нечем, в магии она ничего не понимала, а состязаться в красноречии с язвительным котом, которому не нравилось море, ветер, охранник госпожи Альданской и неизвестный результат предстоящего ритуала, ей не хотелось. Тем более в последнем она с Шавермуром была солидарна, а еще очень переживала, что не сможет вернуться домой.

Домой Пуговкиной хотелось очень сильно. Смотря на обрастающее иглами с Кости сиденье стула, она вдруг почувствовала тоску по своей, в общем-то, неплохой жизни. Все же работа была, и комната у нее хорошая, и бабушка с дачи приехать могла в любой момент.

— Слушай, — Люся присела на край большого валуна, на котором растянулась полосатая тушка кота, — а ты с нами домой вернешься или тут останешься?

— Конечно, вернусь! Это же понятно даже котенку! — снисходительно фыркнул на глупышку кот. — Что мне тут делать-то одному? Котов здесь поизвели как-то, а я же в самом расцвете сил! Лишь бы у этих колдунов все получилось, а то делают сами не знают что, методом тыка! Я прогрессивный кот и всецело за научный, проверенный процесс, а не эти шаманские штучки-дрючки. Наша, можно сказать, судьба решается, а тут какая-то «битва экстрасенсов» с бубнами, перьями и свечками во всех местах.

Людочка, не зная, что сказать в ответ, помолчала немного, а потом задала самый животрепещущий для нее вопрос:

— А если мы вернемся, ты ко мне жить пойдешь?

Шавермур посерьезнел и, как-то вмиг собравшись, сел, обвив лапы хвостом.

— А твоя бабушка? Вдруг она против будет? Или надумает меня к ветеринару отвести... ну ты понимаешь... за этим самым, а не здороувья ради?

— Нет! Что ты! — Пуговкина даже головой замотала, как маленькая девочка. — Я с ней договорюсь! Ты же умеешь себя хорошо вести и меня понимать будешь по-прежнему, хотя говорить, наверное, сам уже не сможешь. Ты сейчас мне все расскажи, и мы договоримся.

Девушке очень хотелось, чтобы с ней остался хотя бы кот. Она вдруг поняла, что хоть и зовется сейчас невестой Ежова, но, по сути, о нем мало что знает. Только то, что он рассказал. К тому же, кроме нее и кота, у Кости здесь только никого нет, а там друзья, работа. Может, и ноги как-то маги ему сохранят, и он вернется не инвалидом. Так что хоть к Косте она и привязалась, всколыхнув в себе детскую влюбленность в старшеклассника, но где-то в душе червячок злобно грыз пониманием, что дома все будет не так.

— Может, здороваться будем и даже разговаривать иногда. — Покосившись на сидящего с магичкой Ежова, она едва слышно печально вздохнула.

Шавермур, дернув ухом, тоже покосился на Константина и, подвинувшись к Людочке под бок, потерся лобастой головой о руку девушки.

— Пойду я, пойду к тебе жить. Только ты меня гулять выпускай и колбаску покупай. А еще я сметанку и рыбку люблю. И никаких консеурвов!

Пуговкина обняла теплого пушистого кота, гладя его и почесывая за ушками. Тот мурлыкал, нежась под ласковыми руками, а Люся даже немного улыбалась. Ведь невозможно не улыбаться, когда у тебя на коленях урчит килограммов пять меховой нежности.

Однако эта идиллия как-то внезапно закончилась, и время понеслось стремительно,