Но в этот момент за кормой на поверхность вынырнула голова, глотнувшая воздуха и снова исчезнувшая. Несколько секунд спустя Эйрих показался уже ближе, он отчаянно работал руками и ногами, пытаясь удержаться на поверхности и догнать ладью. Элина вырвала канат из рук замешкавшегося лусита и бросила конец в воду; Эйрих схватился за него через пару гребков. Совместными усилиями его втащили на борт.

— Чертов недотепа, — прорычал Эйрих, поворачиваясь к Йолленгелу, — когда-нибудь я удавлю тебя своими руками! (Он впервые отступил от своей манеры презрительной вежливости, побуждавшей его всегда говорить эльфу «вы». ) — Из-за тебя мне пришлось бросить меч!

— А мне ты без меча больше нравишься, — усмехнулся могучего сложения лусит в доспехе-бахтерце; судя по манере держаться и обращению остальных, он был здесь за старшего. — С таким молодцом приятней разговаривать, когда ему ничто не оттягивает руки… по крайней мере, до тех пор, пока не узнаешь его намерений.

— Я уже сказал — мы мирные путешественники, — ответил Эйрих уже без всяких следов гнева. — В данный момент наша цель — добраться до Срединного моря, и мы будем вам признательны, если вы нас подвезете.

— Это не купеческие корабли, — хмуро ответил лусит.

— Знаю. Нам все рассказали о вас в Тугиче. И нам тоже нужно навестить хана. Поскольку мы следуем через его земли, нам надо получить пайцзу.

— А больше вам ничего не надо? — усмехнулся лусит.

— От вас — ничего, — спокойно ответил Эйрих, то ли не уловив иронии, то ли не пожелав ее замечать.

Лусит разглядывал его с любопытством.

— Где ты научился так ругаться? — спросил он.

— Я много чего умею, — не стал вдаваться в подробности Эйрих.

— Например, подать знак дружкам на берегу, да?

— Разве я похож на луситского разбойника?

— На луситского — может, и нет. Но на разбойника — вполне.

Эйрих презрительно пожал плечами.

— В таком случае, мои сообщники остались в лесах Запада. Чего же вам бояться?

— Ты мне нравишься, — хмыкнул лусит. — Ну а что ты еще умеешь? Сядешь на весла, чтобы оправдать свой проезд?

— Согласен, — кивнул Эйрих, не предлагая расплатиться деньгами. Его собеседник был доволен, что удалось заполучить сильного гребца, но не был расположен к благотворительности по отношению к его спутникам.

— А чем отработают они? — спросил он.

Красноречивый взгляд Эйриха убедил Элину, что о золоте и серебре лучше не заикаться.

— Я умею играть на флейте, — смущенно произнес Йолленгел. Слова «флейта» не было в луситском языке, поэтому он сказал «на дудке».

— Это то, что нам больше всего необходимо, — рассмеялся лусит.

— Ну что ж, послушаем. Ты? — палец уперся в Элину.

— Ну, я тоже мог бы грести, — ответила она неуверенно.

— Ты? Не смеши, парень. Ты даже весло не поднимешь. Давно ли ты держался за мамкину юбку?

— На твоем месте я бы не смеялся над тем, кого ты не знаешь, — брови Элины угрожающе сдвинулись, а рука легла на рукоять меча. — Говорят, что смех продляет жизнь, но иногда он ее укорачивает.

Йолленгел глядел на готовую вспыхнуть ссору с ужасом, но Эйрих не вмешивался и улыбался в усы.

Лусита, похоже, тоже позабавила горячность юного чужестранца.

— Хочешь получить урок мечного боя? Ну что ж. Убивать я тебя не буду, а вот проучить стоит. Ну давай, доставай свою железку. Если проиграешь — либо прыгай за борт, либо будешь прислуживать мне и другим воинам до конца плавания.

— А если выиграю, с тебя бесплатный проезд и кормежка. Для меня и моих спутников.

Лусит считал шансы юноши нулевыми, но возразил из принципа:

— Нет, речь только о тебе. Они сами за себя отвечают.

Элина бросила взгляд на Эйриха, и тот слегка кивнул.

— Идет, — согласилась графиня.

Им расчистили место на середине палубы. Луситы стояли вокруг, обсуждая шансы бойцов и подтрунивая над ними обоими. Шутки были куда более обидными для Элины, чем для ее противника, которому говорили, что он связался с младенцем; тем не менее, графиня уже не обращала на шутников внимания, понимая, что сейчас за нее будет говорить ее меч. Эйрих, с одежды которого все еще текло, основательно приложился к своей фляжке и с явным удовольствием приготовился смотреть. Мокрый Йолленгел мелко дрожал от холода и страха, не решаясь ни глядеть на окружавших его луситов, ни приблизиться к своему грозному спасителю.

Поначалу луситский командир наносил удары вполсилы, так как боялся ранить или убить не защищенного кольчугой противника. Но постепенно, видя, что все его выпады парируются, а самому ему с трудом удается отражать внезапные и стремительные атаки, лусит вошел в раж и рубил уже в полную силу

— так что Элине грозила теперь реальная опасность. Эти удары были уже слишком могучими, чтобы ей хватило сил отбивать их на встречном движении; поэтому Элина сменила тактику и либо просто уворачивалась от них, либо заставляла их изменить направление, подставляя меч под углом и используя энергию удара против него же самого.

Как обычно бывало в поединке Элины с грузным и тяжеловооруженным противником, тот вскоре стал уставать и махал мечом без прежней резвости; дыхание сделалось тяжелым, струйки пота текли по его раскрасневшемуся лицу, а графиня все так же легко порхала вокруг, пружиня на полусогнутых ногах и со свистом рассекая мечом воздух. Уже несколько раз ее клинок лязгал по кольчуге лусита, и будь это реальное сражение, по крайней мере один из этих ударов закончился бы серьезной раной. Лусит чувствовал, что проигрывает бой этому мальчишке, но, конечно, не мог признать этого на глазах у подчиненных и продолжал рубиться.

Элина понимала это его упрямство и решила, что бой необходимо закончить каким-нибудь эффектным способом. Долгое время она примеривалась, исследуя пробными выпадами реакцию противника, и наконец разыграла свою комбинацию. Первой атакой снизу она вынудила его рубануть мечом сверху вниз, да так, что острие клинка выщербило доску палубы. Элина же, увернувшись от этого страшного удара, стремительно чиркнула мечом под подбородком лусита. Срезанный клок бороды упал на палубу. Пройди острие на дюйм дальше — и туда бы хлынула кровь из перерезанного горла.

Дружный хохот луситов был ответом на выходку Элины.

— Что, Ратислав, побрили тебя? — кричали они своему командиру, ничуть, кажется, не задетые тем, что тот претерпел такое поругание от чужеземца. Они ценили удаль, и им понравился смелый юноша.

Ратислав побагровел от злости, когда понял, что произошло, но тут же осознал, что единственный способ сохранить авторитет — смеяться вместе со всеми.

— Ну, герой! — сказал он, пряча меч в ножны и с усмешкой трогая подбородок. — Звать-то тебя как?