«В тот же день я отправилась в Версаль. Добралась к вечеру… Направилась в малые апартаменты, там разыскала госпожу Мизери и упросила её сообщить королеве, что добиваюсь аудиенции по делу, не терпящему отлагательства. Первая статс-дама вскоре вернулась и пригласила войти. Я последовала за ней. Госпожа сидела за очаровательным фарфоровым столиком, подаренным ей королем. Как обычно она была одета в белую блузку — совсем в народном стиле! — и что-то увлеченно писала. Затем, повернувшись ко мне, спросила со свойственной ей обворожительной улыбкой.

— Что вам угодно?

— Сущий пустяк, мадам. Мне не терпится спасти монархию.

Ее величество посмотрела на меня с недоумением.

— Объяснитесь!»

Старая женщина вновь отложила гусиное перо, аккуратно присыпала песком только что написанные, ещё поблескивающие жидкими чернилами строчки.

…В чем непременно можно согласиться с Сен-Жерменом, это в том, что память — увлекательная штука! Это роман, который всегда с тобой. Ты его автор, режиссер и главный герой. Если же сочиняющему мемуары человеку хватает благоразумия, то ко всему прочему он также становится историком. Вот и ей следует оставаться в рамках того, что видела собственными глазами, что знала наверняка. Все остальное для устных воспоминаний, для души…

Заметив настороженность в глазах королевы, я с трепетом в душе догадалась, в какую опасную игру втянул меня Сен-Жермен. Ах, я всю жизнь поддаюсь чувствам, хотя знаю наперед, что случится — возможно, поэтому мы так близко сошлись с этим чудо-человеком. Верное освещение состояния дел в стране при дворе, в общем, никого не интересовали. В этом и заключалась горькая истина. Одна надежда на здравомыслие королевы, она одна во всем Версале не утратила желания знать правду. В этом смысле Сен-Жермен был прав, пытаясь воздействовать на короля через его супругу.

Первым делом я рассказала её величеству все, что знала в ту пору о Сен-Жермене, о его близости к прежнему королю, о том впечатлении, которое оп произвел на маркизу де Помпадур и всю женскую половину света, об его отношениях с герцогом Шуазель, о знаменитом испорченном алмазе, который граф вылечил в две недели, о дипломатических услугах, которые он оказывал правительству Франции в середине века. Добавила также о его путешествиях по Востоку, о связях с австрийским и немецкими дворами, о роли, сыгранной графом во время придворного переворота в далекой России, после которого он был произведен в чин генерала, а один из самых приближенных к новой царице вельмож, небезызвестный граф Алекс Орлофф, который командовал русской эскадрой в архипелаге, называл его «отец родной».

— Да, — кивнула Мария-Антуанетта, — я слышала об этом человеке. О нем рассказывают много… по меньшей мере, удивительного. Кое-кто всерьез утверждает, что он живет вечно. Графиня, вы, надеюсь, сами понимаете, что подобные россказни не добавляют доверия к вашему протеже.

— Простите, мадам, граф Сен-Жермен нигде и никогда не утверждал, что он бессмертен. Долго — да! Может быть, очень долго, но не вечно. С другой стороны, ваше величество, то, о чем поведал мне этот человек, вряд ли имеет отношение к его возрасту. Разве что косвенное. Речь идет о судьбе монархии, и в этом случае любое свидетельство, непременное подтвержденное фактами, имеет неоценимое значение.

— Я согласно, графиня, но вот что странно. Мне не дает покоя некий таинственный корреспондент, который время от времени присылает мне письма ужасного содержания. Вот и вчера мне доставили послание, в котором этот неизвестный доброжелатель предупреждает, что сегодня я получу важное сообщение. Он умоляет отнестись к нему со всем вниманием. В противном случае, предупреждает мой корреспондент, небрежение может привести к каким-то гибельным последствиям. Вам не кажется удивительным совпадение этих двух событий? Что, если оно подстроено одним и тем же лицом?

— Затрудняюсь ответить что-нибудь определенное, — сказала я. — Однако, насколько я могу судить, ваше величество уже который год получает эти послания, но на этот раз дело, по-видимому, настолько серьезно, что граф решил сам побеспокоить вас. Я не вижу в этом ничего странного.

— А я вижу. Даже невооруженным глазом. Люсиль, не мне вам объяснять, что мое положение служит приманкой для многих проезжих авантюристов, которые только и жаждут попользоваться либо нашей казной, либо моим именем, которое они потом нередко используют в неблаговидных целях. Мне следует быть осторожной, мне ли вам это объяснять!

— Это и обнадеживает!

— Объяснитесь, — удивленно предложила мне королева. — Что именно обнадеживает?

— Если этот человек добивается встречи с вами в тайном порядке, то о каком использовании вашего имени может идти речь? Насчет состояния, то в этом я могу дать вам честное слово, что в средствах граф не нуждается. Вот ещё что, никто и никогда из достойных уважения людей не сказал о Сен-Жермене дурного слова. По крайней мере, я не могу припомнить. Этого не скажешь о примазавшихся к его имени так называемых учеников, особенно о пройдохе Калиостро. Мадам, он — мистик, он верит в прогресс, руководимый разумом, невозмутимо противостоящим стихийным силам хаоса и разрушения.

Королева задумалась, потом сделала замечание.

— Что-то подобное, выходящее за рамки дешевого поиска приключений, рассказывала мне и госпожа де Жанлис.[105]А как же быть со слухами о чудодейственном чае, секрет которого этот таинственный граф якобы открыл умершей недавно графине де Жержи… Вам не кажется, Люсиль, что это чересчур?

— Что именно чересчур, ваше величество?

— Все эти разговоры о вечной жизни, эликсире вечной молодости, необыкновенных способностях, изумляющих своими красками картинах, о виртуозной игре на скрипке…

— Вы не доверяет свидетельству Рамо? Или есть какое-то подозрение, что наш мистик оказался способен так очаровать де Жанлис, что она спустя столько лет вспоминает о нем с благодарностью. Кстати, он и ей открыл секрет своего чая.

— А вам, графиня.

— Мне тоже. И не мне одной. Вспомните, сколько прожила мадам де Жержи? Почти сотню лет и умерла в здравом уме, легко и непринужденно. Во время компании, которую русский флот проводил в Средиземном море, граф Сен-Жермен поделился с графом Орлофф своим напитком. По отзывам знатоков, русские, привыкшие жить в ледяных пещерах, очень плохо переносят жару, и этот чай помог им сохранить подвижность и энергичность в боях.[106]

— Может быть, вы поделитесь со мной его рецептом?

— Ах, ваше величество, охотно, только не в чае дело. Это всего лишь укрепляющий и поддерживающий жизненные силы настой. Главное в другом — в образе жизни.

— В образе жизни? Это уже менее интересно… И что же он предлагает?