Гарет усмехнулся:

– Я рад, что ты не сообщил часовым о своих приключениях. Если бы они узнали в тебе сбежавшего пленника, то все высокомерие мира не допустило бы нас сюда.

– Постараемся все объяснить, когда нас поведут на виселицу, – пробурчала Имоджин.

Мэтью с презрением фыркнул:

– Эти ротозеи не узнают кончик собственного носа, не то что беглого пленника. Это просто сборище глупых старух. Дайте мне месяц, и я кнутом сделаю из них более-менее способных судомоек, если только они не помрут от непосильного труда. А чтобы сделать из них солдат, и жизни не хватит.

– Тебе ли жаловаться на их дисциплину, когда это было твоей главной удачей при побеге? – Гарет поднял брови.

– Я в принципе говорю, – извернулся Мэтью, и Гарет захохотал.

Поглощенная своими мыслями, Имоджин сдержанно улыбнулась. Мозг с бешеной скоростью вырабатывал тактику. «Нападай и удивляй», – тихо сказала она, и на миг ей показалось, что она сидит дома перед камином, а Роберт объясняет ей правила замысловатой игры в шахматы.

Гарет едва расслышал тихо сказанные слова, но понял, что они означают. Он взял ее под руку и повел к парадной лестнице. Мэтью медленно пошел за ними, обведя толпу взглядом, который, как он надеялся, должен казаться угрожающим.

Когда за ними захлопнулась дверь, Имоджин вздрогнула, но продолжала идти рядом с Гаретом с видом полного спокойствия. Она хорошо понимала, что надо действовать быстро, пока никто не заметил, что они взяли в осаду короля и его крепость. Любое колебание с ее стороны – и они обречены.

Пока удача им сопутствовала: гвардейцы были слишком ошарашены, чтобы как-нибудь воспрепятствовать их продвижению. Наконец-то они своими глазами увидели печально знаменитую леди Калеку. Слух о ее приезде разлетелся по замку, и коридоры быстро заполнялись людьми, жаждавшими взглянуть на нее.

Гарет озабоченно посмотрел на хрупкую фигурку идущей рядом женщины. Безмятежное лицо не ввело его в заблуждение, он чувствовал, как она впилась в его руку. Он бы все отдал, чтобы оградить ее от жестоких, любопытных взглядов, но ничего не мог поделать. Его злость подогревалась пониманием, что все любопытство толпы вызвано желанием лично увидеть, в чем состоит знаменитое увечье леди Имоджин.

Пока они ее не видели, леди Калека – скверная, никудышная сестра Роджера, Придворного Ангела, – щекотала любопытство пресыщенного двора. Но в горделивой фигуре женщины, ступавшей с большим достоинством, не было заметно никакого изъяна, и это еще больше возбуждало толпу.

Возбуждало, щекотало и соблазняло.

На нескольких мужских лицах он заметил вспышку вожделения и сдвинул брови. Их изумление быстро превращалось из невинного любопытства в кое-что более плотское. Гарет попытался сразить их взглядом, но на одного опустившего глаза приходилось десять, которых хрупкая красавица, вызывающая такую свирепую преданность, заинтриговала еще больше.

Преданность была при дворе куда более редким качеством, чем невинность.

По напрягшемуся телу Гарета Имоджин поняла, как он зол, и тихонько пожала ему руку, стараясь успокоить.

– Не тревожьтесь, Гарет, их грубое любопытство меня не задевает. Я этого ожидала.

Гарет скрипнул зубами; если она может вынести, должен и он. Но стерпеть не значит признать. Позже они за это заплатят. Он молча записывал в память каждое плотоядное лицо.

Он так этим увлекся, что они чуть не наткнулись на гвардейца, который вдруг вышел из толпы и преградил им путь.

– Король требует леди Имоджин Боумонт на аудиенцию немедленно, – официальным тоном сказал гвардеец, но разинул рот, увидев Имоджин; его не удержали пронизывающие взгляды ее свиты.

– Прекрасно, – сказала Имоджин так громко, чтобы все ее слышали. – Ведите.

– Ах, миледи, прошу прощения, но король требует только вас. Боюсь, вашим вассалам придется где-нибудь обождать. – Он одарил Гарета и Мэтью пронзительным взглядом, ожидая, что они тут же подчинятся вердикту короля, ноте не шелохнулись.

Имоджин крепче уцепилась за руку Гарета.

– Мне ненавистно показаться непокорной моему суверену, но, боюсь, одному из моих людей придется пойти со мной. Я не вижу, и мне нужна помощь. Король, конечно, не просит меня оставить здесь свои глаза?

Имоджин говорила негромко, но все в комнате ее услышали, и поднялся легкий шум.

На миг глаза гвардейца затуманились, но он быстро оправился. Он подошел и галантно поклонился.

– Если позволите, почту за честь быть вашим эскортом и вашими глазами.

Она секунду поколебалась, но поняла, что другого пути нет. Королевский приказ есть королевский приказ. Она не посмела ослушаться и медленно сняла руку с локтя Гарета.

– Ждите меня, – пробормотала она.

– Если придется, будем ждать вечность, – свирепо сказал Гарет и склонился к ее руке.

Мэтью быстро подошел и сделал то же самое, от грубого обращения суставы протестующе скрипнули. Вот и вся поддержка, которую она могла унести с собой.

Имоджин почувствовала, как незнакомая рука берет ее руку; она напряженно пошла рядом с ним, оставив позади последнюю связь с семьей.

Гвардеец вел ее медленно, старательно обходя все препятствия, но все же ей показалось, что не прошло и минуты, как они уже стояли у дверей королевской комнаты, ожидая, когда их официально объявят. Напряженно вслушиваясь, она уловила свое имя и резкий, недовольный ответ. В полном ужасе она грациозно вошла в комнату под руку с гвардейцем.

В комнате слышалось только раздраженное постукивание ногтя по дереву.

Имоджин отпустила руку гвардейца и присела в безупречном реверансе.

– Сир, – произнесла она.

В воздухе застыла тишина. Имоджин оставалась в глубоком реверансе и не слышала ничего, кроме стука сердца, но сумела не вздрогнуть, когда мясистый палец прошелся по подбородку и приподнял ее лицо к свету.

Король Вильгельм посмотрел на лицо леди Калеки и грозно нахмурился. Придворные, сбивая друг друга с ног, уже прибегали в его покои, каждый стремился первым сообщить о несравненной красоте леди Калеки. Всем хотелось увидеть его первую реакцию – будет он обращаться с наивной красавицей как с сестрой любовника или как с женой предателя.

Их описания были сбивчивы, но сходились в одном – в удивлении. Каждый сказал, что она еще больше заслуживает титул «ангел», чем ее брат. Вильгельм скрипнул зубами и ничем не показал, что удивлен не меньше своих приближенных. Нельзя показывать им, что он, как и все, не знал правды.

Ему претила мысль, что придворные узнают о том, что Роджер ни разу не попытался опровергнуть лживые слухи об уродстве сестры. Он не говорил правду даже в королевской кровати.

После того как Роджер неожиданно предложил женить Роберта на Имоджин, он больше ни разу не заговаривал о сестре, и Вильгельм по глупости думал, что любовник молчит из благоразумия. А теперь сам увидел, что не было никакой нужды прятать эту леди. Он, однако, признал ту неприятную истину, что никогда не понимал, какую игру ведет Роджер.