— Я не знаю. Наверное, может.

— Мы можем это как-то узнать?

— Зачем?

— Не знаю. Забрать его? Если это твой сын, разве ты не захочешь его воспитывать сам?

— Захочу. Но забирать ребенка у матери просто немыслимо. К тому же моей жене это может не понравиться.

— Твоя жена никогда не будет препятствовать твоему общению с сыном, – тихо сказала Женька. – Я знаю, что такое быть сиротой. Ни один ребенок… никому не пожелаю. У детей должны быть родители.

Баяр крепко обнял ее и поцеловал в светлую макушку.

А Женька крепко задумалась. Она, конечно, поступила правильно, в этом ни тени сомнения не было. Но Илгыз ей вдруг сделалось жалко. Она как-то интуитивно почувствовала ее растерянность и страх. Эта женщина не просто так оставила шатер своего супруга и на большом сроке беременности отправилась невесть куда искать спасения. Наверняка Карын, про которого Женька особо ничего не знала, сделал что-то плохое. Может быть, бил жену. Или обижал, унижал.

Надо поговорить.

Еще месяц назад ей бы даже в голову не пришло кого-то утешать, даже думать не стала бы она ни о ком, кроме себя. Но Баяр был с ней терпеливым и милосердным. И не только с ней. Он вообще был удивительным, Женя даже не знала, что люди такими бывают. И ей хотелось быть на него похожей. Она училась у него не только стрелять из лука или вызывать огонь, но и быть женой хана.

Илгыз нашлась возле одного из костров. Она больше не выглядела гордой и красивой. Ссутулившись и пряча большой живот, завернувшись в одеяло, она неспешно прихлебывала чай под строгим взглядом Листян, которая никогда не скрывала своей неприязни к женщине Баяра и сейчас явно не ободряющие слова говорила.

— Лис, оставь нас, – попросила Женька. – Хочу поговорить с Илгыз наедине.

— У тебя от меня секреты, сестра? – тут же вскинулась Листян, и Женька с усмешкой подумала, что рано или поздно жизнь и эту девочку обломает. Слишком уж она стала тут важная птица, начала задирать нос. Таких жизнь бьет больно, иногда – ногами.

Посмотрела на нее строго, молча – не подозревая, что Листян увидела в ее взгляде своего брата. Да, Женька становилась все больше похожа на мужа, даром, что женственность свою прятать перестала и даже иногда надевала женское платье. Фыркнула возмущенно, развернулась на пятках и отошла – недалеко, наблюдая и прислушиваясь.

Илдыз посмотрела на Женьку затравленно, сощурила глаза, сжала чашку так, что пальцы побелели – явно готовясь защищаться и огрызаться.

— Я тебе не враг, — сразу обозначила свою позицию Женька. — Не нужно меня бояться. Скажи мне, женщина, чей у тебя в животе ребёнок?

— А если Баяра, то что? — с вызовом посмотрела на неё степнячка. — Убьешь меня? Или задушишь ночью младенца, когда я рожу?

— Зачем младенца? Нет, тебя — ещё понятно. А ребёнок в чем виноват?

— Он — первенец. Будет наследником, твоих детей может обойти.

— Не думаю, что лев родит шакала, — усмехнулась Женька. — Сыновья моего мужа не станут грызть друг друга.

Женщина посмотрела на неё удивленно и даже уважительно:

— Но Карын и Баяр вечно воюют. А они — братья.

— Разве? Что-то я не заметила, чтобы Баяр кого-то ненавидел. Ты знаешь его гораздо дольше, чем я. Кто кого грызёт, Илгыз?

— Карын, — согласилась степнячка. — Он брата ненавидит, а когда Баяр ушёл из стана и стало понятно, что Карын примет власть у отца, мой муж как с ума сошёл. И я ему стала не нужна. И ребёнок. Он ведь тоже спрашивал, чей сын.

— Так чей?

— Карына, чей же ещё. Я не обманывала его.

Женька выдохнула с облегчением.

— Только мой ребёнок все равно Баяру не чужой! Он сын его брата.

— Я и не спорю, Илгыз. Никто и никогда твоего сына не обидит. Но решение мое неизменно: ищи себе мужа. Ты слишком красива, чтобы быть одной. Нам споры и распри в стане ни к чему. Да и ребёнку нужен отец. Смотри, у твоих ног почти сотня отборных бойцов!

— Юные. Почти дети, — поморщилась Илгыз.

— Эти дети — все сплошь львы. Смелые, горячие, сильные. Лучшие из всех кохтэ. Потому что их Баяр вырастил.

— Ты его любишь, — неожиданно улыбнулась женщина. — Я рада. Я так его не любила, мне нужно было другое.

— Люблю.

Женька впервые в жизни сказала это слово — о человеке. Она любила ножи, любила сосиски, любила дождь, а людей только терпела. И использовала.

А теперь знала — за Баяра она жизнь отдаст, не задумываясь, не сожалея ни мгновения. И это было очень странное ощущение. Ошеломляющее. Невероятное. Она — любит.

Словно панцирь с сердца сняли, словно стены вокруг рухнули. Мир перевернулся, небо упало на землю. Теперь понятно, почему про это неизвестное ей ранее чувство спето столько песен и рассказано столько сказок. И самое главное — Женька вдруг почувствовала себя сильной. Как будто крылья выросли за спиной. Нет, напрасно она боялась любви. Не ослабела, признавшись себе, не сделалась глупее. Не потеряла себя, а нашла. Как же это удивительно!

Молча кивнула Илгыз, задумчиво приняла миску с едой. Что в ней было – так и не поняла, вкуса еды совершенно не почувствовала. Все ее мысли были в темном шатре, наполненном паром. Еще немного – и придет их с Баяром черед мыться. Женька уже знала, каким волшебным это немудреное действо становится между супругами. Когда мыльные пальцы скользят по покрытой каплями воды коже, и рядом – два обнаженных тела, разгоряченные и пышущие жаром, и дыхание такое тяжелое, и вожделенное так близко, что утерпеть и не стать единым невозможно.

И… так ли страшно – родить ребенка любимому мужчине, если он этого хочет?

Сулим, четвертый сын хана Тавегея, с рождения был хром. Говорят, что роды у его матери пошли как-то не так, что младенец шел перед ногами, и повивальная бабка, вытягивая его, тогда и повредила ножку мальчику. А может, он изначально таким и был – неправильным, ущербным?

Ему нравилось ощущать себя особенным, и даже хромота была скорее преимуществом, чем недостатком. В самом деле: его почти не замечали сверстники. Как сын хана он был неприкосновенен, а в игры его не втягивали как раз потому, что увечный. Вообще никто Сулима не трогал, а ему только этого и нужно было. Очень наблюдательный и спокойный, он был любимцем матери – постоянно при ней, не убегая никуда, не попадая в неприятности, как его братья, не приползая в гэр с окровавленным лицом или рассеченными тетивой пальцами, или покусанные собаками, или с переломанными после гонки на лошадях ногами.

Добрый Баяр брата любил, старался о нем заботиться. Карын, напротив, постоянно Сулима задирал, обзывал и говорил, что хромой лев хуже здоровой собаки. Сулим не уточнял, действительно ли старший считает себя псом, а его львом, хоть и увечным, прекрасно понимая, что ответом на этот вопрос будут очередные побои, но про себя усмехался.