Зак открывает глаза и отнимает пальцы от висков. Через несколько мгновений до него доходит, и он кивает.

— Только если ты покроешь свою монобровь воском.

Я ухмыляюсь.

— Удар ниже пояса.

Когда правда ранит, вы меняете тему на что-то настолько не относящееся к делу, что жизнь снова кажется уравновешенной — нормальной — только на время, достаточное, чтобы перевести дыхание. Я позволяю Заку перевести дыхание, и, возможно, улучаю минутку и для себя.

Выражение его лица понятно без слов: облегчение, может быть, еще и немного вины, но в основном облегчение.

— Пойду спать. Я не голодная, но мы позавтракаем.

— Спокойной ночи, Эм, — шепчет он.

Я пробираюсь в спальню.

— Эмерсин?

— Да? — Я стою спиной к нему.

— Это линия. Может быть, дверь. Может быть, гребаная гора… не знаю. Но я знаю, что когда пересеку ее, пути назад не будет. Я знаю, что не могу забрать ее с собой. И уже много дней я думал о том, чтобы уйти с ней… уйти к ней. Это была всего лишь мимолетная мысль, не больше. Как бы то ни было, ты стала единственным человеком, встречи с которым я ждал с нетерпением. Ты стала причиной того, что я так близко от той линии, от той двери, в футах от вершины. И, вероятно, главный вопрос в том… чего это будет стоить?

Поняв, что он больше ничего не скажет, я медленно закрываю за собой дверь, заползаю в кровать полностью одетая, накрываюсь одеялом и засыпаю.

ГЛАВА 28

— Проснись и пой, — возвещает Зак, открывая жалюзи ровно настолько, чтобы я могла увидеть его самого и поднос с едой в его руке. — Тебе нужно принять лекарства, а значит, нужно поесть. Как голова? Почему ты спала в одежде?

Он садится на край кровати, держа поднос, пока я принимаю вертикальное положение и протираю глаза.

— Слишком устала, чтобы переодеться, — отвечаю я сонно. — А голова в порядке. Думала, мы сходим куда-нибудь позавтракать. И мне не нужно принимать лекарства с едой.

Я зеваю.

Он ставит поднос мне на колени и снимает крышку, являя моему взору тосты, яйца и фрукты.

— Можем сходить куда-нибудь пообедать, если ты хорошо себя чувствуешь.

Я усмехаюсь, прежде чем сделать глоток кофе.

— Я хорошо себя чувствую.

— У тебя швы на голове.

— Они не болят. — Я пожимаю плечами, намазывая желе на тост и глядя на его красивое, свежевыбритое лицо.

Закари Хейс — недостижимый идеал для всех остальных мужчин. Хреново для моего следующего мужа.

— Не думал, что ты захочешь показываться на людях с повязкой на голове.

Я дожевываю кусочек тоста и сглатываю.

— Вот для чего нужны шляпы. Уверен, что дело не в чем-то другом… например, в смущении, что тебя увидят со мной и моей раненой головой?

— Конечно, мне стыдно за нас обоих, очень. Но я могу справиться с этим, если ты сможешь.

Мои глаза сужаются.

— Ты осёл. — Я машу на него ножом, и ему прямо под глазом приземляется капля желе. — О, боже!

Я хихикаю и прикрываю рот ладонью.

Вздрогнув, Зак проводит большим пальцем по щеке, размазывая желе.

— Ты… — я хихикаю сильнее и тянусь к его лицу, — …сделал только хуже.

— Говорит женщина, пульнувшая мне в лицо желе. Оно могло попасть в глаз. Мне нужно видеть, чтобы выполнять свою работу.

— Прекрати.

Я смеюсь, отбивая его руку, когда он пытается сделать то же самое со мной. Затем охаю и застываю, как статуя, пока кофе пропитывает постельное белье и мои колени. К счастью, простыни и мои джинсы поглощают большую часть жара, не подпуская обжигающую жидкость к моей коже.

— Дерьмо! Ты обожглась? — Зак ставит поднос на тумбочку, а я откидываю простыни.

— Все в порядке. Я не обожглась.

Я вылезаю из постели. Кажется, я намочила трусики. Когда я поднимаю взгляд на Зака, он сочувственно морщится, а его щека все еще покрыта желе.

— Я испортила завтрак в постели. — Облизнув большой палец, провожу им по щеке Зака. На этот раз сопротивления с его стороны не следует.

Он обхватывает мое запястье, и я перевожу взгляд с желе к его глазам. Медленно, почти пьяно моргая, он всей щекой прижимается к моей ладони. Слегка поворачивает голову и касается губами моей кожи. Это не поцелуй. Его губы не двигаются.

Я не двигаюсь.

Это та линия? Дверь? Гора?

Моя работа заключается в том, чтобы перевести его на другую сторону? Он стоит у линии, задаваясь вопросом, что ждет его по ту сторону?

Именно это он и сделал для Сьюзи?

Слова вертятся на кончике языка. Это правильно. Наверное. Я… я не знаю. Могу ли я сказать ему об этом?

Я знаю, что ты сделал.

Изменит ли это его душевное состояние? Улучшит ли ситуацию? Или, наоборот, ухудшит?

— После того, как я потеряла свой трейлер, была одна ночь… — Я нахожу другие слова. Я всегда найду, что еще сказать. — Тяжелая ночь по какой-то причине, и я даже не помню, по какой. Я помню лишь ощущения, потому что это была не я. Я не была собой.

Зак открывает глаза, но не отводит мою руку от лица. Клянусь, в глубине его глаз я вижу свою душу, шторма в погоне за закатом.

— Это походило на внетелесный опыт, будто я не узнавала ни себя, ни мысли в своей голове, ни женщины в абсолютном беспорядке, смотревшей на меня из зеркала заднего вида. Я ощущала себя на самом дне и не понимала, как там очутилась. Просто знала, что потеряла свой трейлер, потому что мне требовались деньги на лекарство. Я ненавидела это лекарство… ненавидела причину, по которой должна была его принимать. Так что… — я судорожно вздыхаю, — …я размышляла над тем, чтобы выпить всю баночку таблеток. Понимаешь… а вдруг по ту сторону оказалось бы лучше.

Зак моргает, на секунду отводя взгляд в сторону, прежде чем снова встретиться с моими глазами. Я улыбаюсь. Моя улыбка может показаться грустной, но нет. Она полна надежды, потому что я помню, как у меня появилась точно такая же улыбка, когда мой телефон завибрировал от входящего электронного письма.

— Той ночью мне на электронную почту пришло от тебя письмо, где было сказано, что ты узнал обо мне от Мамфордов. Ты просил меня прийти на собеседование. Поэтому я не выпила все таблетки, а только одну, нужную мне. — Я сморгнула пару слезинок. — Каждый день мы принимаем