был хорошим ребёнком. Действительно хорошим ребёнком.

— Хорошие дети могут совершать глупые поступки, — сказал я.

Слоан напряглась.

— В то время я работала на двух работах. Меня не было рядом так часто, как следовало бы. Я не замечала признаков. Он начал экспериментировать. Ничего особенного. Но его «друг» сказал Аллену, что у него есть способ, которым они могли бы заработать немного денег. Аллен, будучи Алленом, понимал, что настали трудные времена, и подумал, что это способ помочь семье. Пока я работала в третью смену, они забрали мою машину со стоянки, чтобы встретиться с каким-то дилером.

Она переплела пальцы и положила их на стол.

— Меня остановили на шоссе на полпути между работой и домом. У меня не работала фара. Оказывается, они решили, что безопаснее хранить наркотики в моей машине. Я понятия не имела, что разъезжаю с почти пятью фунтами марихуаны на заднем сиденье. Я даже не знала, что такое «десятка», (пакетик наркотиков стоимостью 10 долларов, — прим.) пока не попала сюда. Я многому здесь научилась.

В её тоне не было ни упрёка, ни злобы. Она просто констатировала факты.

— Когда вы узнали, что наркотики принадлежат вашему сыну, вы изменили своё заявление, не так ли? — предположила Слоан.

Мэри Луиза кивнула.

— У него впереди было блестящее будущее. Я не собиралась позволить одной ошибке разрушить всё это.

Я почувствовал стеснение в груди. Жертва, которую эта женщина добровольно принесла ради своего сына, была непостижимой. По крайней мере, по меркам моей семьи.

— У меня был государственный защитник. Прокурор предложила мне сделку. Если бы я признала себя виновной, она рекомендовала бы мне один год, учитывая уже отсиженное время, плюс возможность досрочного освобождения. Я должна была отсидеть максимум шесть месяцев. Шесть месяцев, и я была бы дома. Я бы увидела, как мой мальчик заканчивает школу. Я бы отправила его в колледж.

— Что случилось со сделкой? — спросила Слоан, подаваясь вперёд.

Мэри Луиза пожала плечами.

— Прокурор дала рекомендацию. Но по какой-то причине судье сделка не понравилась. Он сказал, что наркотики слишком долго проникали в общество, и пришло время подать пример таким преступникам, как я.

Слоан поморщилась.

Моя свободная рука, лежавшая на колене, сжалась в кулак. Я тоже знал, каково это — быть во власти извращённой системы правосудия.

Мэри Луиза подняла ладони.

— И вот я на одиннадцатом году двадцатилетнего заключения. Но я просыпаюсь каждый день такая счастливая, что здесь я, а не мой ребёнок.

В этой комнате было слишком жарко. Мой галстук был слишком туго затянут. Мне нужно было подышать свежим воздухом.

— Мне так жаль, что это случилось с вами, — сказала Слоан.

— Вы не знаете, снимали ли отпечатки пальцев с пакетов или наркотиков? — спросил я.

Она покачала головой.

— Я уверена, что этого не делали. С момента ареста до изменения моего заявления о признании вины прошло всего несколько дней. Я сомневаюсь, что какие-либо доказательства были обработаны. Мой второй государственный защитник рекомендовал нам подать апелляцию. Он думал, что мы сможем доказать мою невиновность, не вовлекая в это моего сына. Он копался в этом деле, готовясь подать ходатайство. Затем он устроился на работу в фирму своей тёщи и переехал в Нью-Йорк, — устало сказала она. — Сейчас я работаю с государственным защитником номер четыре, и она так перегружена работой, что ей требуется неделя, чтобы ответить на мои звонки.

— Это действительно несправедливо. Но вы не кажетесь озлобленной, — сказала Слоан, бросив на меня нервный взгляд.

Она была готова пообещать этой женщине весь мир. Я убрал руку со спинки её стула и сжал её ногу под столом.

— Злоба — это пустая трата энергии. Всё, что я могу сделать — это извлечь максимум пользы из данной ситуации.

— Похоже, вы времени зря не теряли, — сказал я, открывая файл, который принёс с собой.

Её брови приподнялись.

— Это что, досье на меня?

— Где ты… впрочем, неважно, — поправилась Слоан, прежде чем снова повернуться к Мэри Луизе. — Чем вы занимались после вынесения приговора?

— Я получила степень младшего специалиста в области бизнеса и ещё одну в области творческого письма.

— Вы основали программу творческого письма для заключённых, — добавил я.

Она криво улыбнулась.

— Основала. Но это делалось скорее ради меня самой. Мне нравится говорить о писательстве, и здесь у меня есть внемлющая аудитория.

— Ваш сын. Он сейчас учится на юридическом факультете?

На её лице медленно расплылась гордая улыбка, отчего она стала выглядеть моложе и светлее.

— На последнем курсе в Джорджтауне. Он говорит, что как только закончит учебу, он найдет способ вытащить меня отсюда.

(Если вам показалось, что тут не сходится хронология, то дело в отличиях наших образовательных систем. Когда мать Аллена посадили, ему было 16 лет, значит, ему наверняка оставалось ещё 2 года в школе. Потом 4 года в колледже (аналог нашего бакалавриата) и 3–4 года на юрфаке (сродни нашей магистратуре). Итого 10 лет на получение образования при идеальном сценарии. Плюс Аллен упоминал, что после школы работал, пытаясь накопить на образование, отсюда и выходит, что 11 лет спустя он до сих пор учится, — прим.)

* * *

— Мы должны помочь ей, — сказала Слоан, когда мы вышли из тюрьмы.

Непроизвольная дрожь пробежала у меня по спине, когда тяжёлая дверь за нами закрылась. Если бы не отец Слоан, это могло бы стать и моей судьбой. Я поднял воротник пальто и глубоко вдохнул ледяной зимний ветер.

Я снова мог дышать. Это казалось чудом.

Щёки Слоан порозовели от волнения.

— Ну то есть, очевидно, что это потребует много времени и энергии.

— И денег, — добавил я. Я мог бы ей их дать. Но она не примет. Если будет знать, что они от меня.

— И денег, — согласилась она. — Но мы не можем позволить ей сидеть за решёткой. Только не за то, что она защищала своего сына. И уж точно не в течение следующих десяти лет.

Её глаза за стёклами очков заблестели. Она не была так взволнована в моём присутствии с тех пор, как мы были подростками. Это ещё одно чувство утраты.

— Думаю, сначала мне нужно поговорить с Наоми, Линой и Стефом. Потом я позвоню Мэйв. Нам нужно найти адвоката. Хорошего адвоката.

Пока она болтала без умолку, я думал о том, насколько её энергия напоминает мне энергию Саймона. Саймон ничего так не любил, как вызов, когда на карту была поставлена справедливость.

Оказалось, что яблоко от яблони недалеко упало.

Уолтоны были хорошими людьми. Они не были запятнаны дурной кровью, как я.

— Твой отец