Мне не нравится, подумала я, но не стала ему этого сообщать, просто кивнула. Все, что говорил Джек, всегда застревало в памяти. Его слова вихрем носились у меня в голове, вызывая головокружение. За последнее время Джейс мне все уши прожужжал про душевную близость, но я воспринимала его слова как бред больного. Я думала, что его просто подавляет моя уверенность в себе и сила. Я рассуждала так: о боязни душевной близости говорят те, кто чувствует угрозу для себя рядом с самостоятельной, независимой женщиной. Я же всегда считала себя именно такой. Потому что, в конечном счете, не зависела даже от собственной матери.

Но когда Джек обвинил меня в этом, я наконец их услышала. В его словах прозвучала истина. И еще что-то. Он не стал повторять свою мысль сто раз, пока слова не утратят смысл, как это делает Джейсон. Он доказал свою правоту конкретным примером, так что мне вдруг все стало ясно, как будто моя жизнь, проходящая в сумерках, вдруг озарилась светом. Джек был прав. Я боялась душевной близости, и именно поэтому я согласилась связать себя с человеком, который меня не понимал, не знал меня и никогда не узнает. Я должна дать обратный ход! Мое решение меня немного порадовало, для меня оно — несомненный прогресс. Но я готова была разрыдаться, потому что Джек, как устрицу из раковины, извлек наружу то, что я не хотела осознавать.

Страх перед открытостью в отношениях с партнером — это ведь также и страх любви, страх отдавать ее, страх ее получать. Коротко это можно определить так — это обреченность на жизнь без любви. А это не независимость, это уже безумие, я такого для себя не хотела. Но страх раскрыть свои чувства перед партнером пустил цепкие корни в моем сердце, как страх темноты у ребенка. Я не знала, откуда он взялся, и не была уверена, что хочу знать. Я раскрывала секреты других, и знание чужих тайн позволяло мне чувствовать себя выше остальных. Так я защищалась от собственной слабости. Я поняла после нашей беседы в фойе одно: Джек прав. И это меня испугало. Не с Джека все началось. Задолго до него. И связано это было с моей матерью. Надо было больше задумываться о том, как поведение матери повлияло на мои поступки. Нет, не так. Повлияло на мои чувства.

Но и это было еще не все. Всем нам надо во что-то верить. Или в кого-то. Людям вера необходима как воздух. А когда она рушится? Что тогда остается? «Не сотвори себе кумира» — гласит библейская заповедь. Но ведь так удобно верить в чью-то непогрешимость и силу! Можно лениться и полагаться только на него. Никто не хочет видеть падение своего кумира. Вот почему газеты не печатают и половины той грязи, которую узнают о знаменитостях. Люди не хотят переживать потерю иллюзий. От этого они могут сломаться. Если общепризнанные кумиры нечестны, коррумпированы, испорчены, значит, весь мир такой? Есть ли тогда смысл жить? Мне нравилось видеть ошибки тех, на кого мне было наплевать. Но ведь Джек намекал, что мой отец небезгрешен! А я об этом и слышать не хотела.

Когда шоу закончилось, я крепко обняла Джейсона и долго не отпускала, показывая свою благодарность. Также я этим извинялась за то, что собиралась сделать. Он замер, не в состоянии поверить происходящему. Ведь обычно я не была инициатором объятий, наоборот, я вечно из них вырывалась, как буйнопомешанная. Я упорно держала его, обхватив руками, хотя мне, было неловко, и моя застывшая улыбка смахивала на гримасу. К счастью, сидевшая рядом со мной женщина — естественно, самая толстая в этом зале — спросила: «Простите, можно я пройду?» — так что у меня появилась причина ослабить свою хватку и отпустить Джейсона на волю. Я незаметно бросила взгляд туда, где сидел Джек. Его уже не было.

— Ну, скажи, блеск! — сказал Джейсон. — Просто сногсшибательно! Я знаю тут одно местечко, где можно кофе попить.

— Джейсон! — Я не хотела ждать кофе. Должна была рассказать ему все прямо сейчас.

Я взяла его за руку. — Подожди. Мне надо кое-что тебе сказать. — Я взглянула в его синие глаза и увидела там страх. Меня это потрясло. Я быстро добавила: — Прости меня, но Грег настоял, чтобы я поработала сегодня ночью.

Джейсон засмеялся, по-моему, с облегчением:

— Ну, что поделаешь! Да и от кофеина мне бы не спалось.

Я улыбнулась, не разжимая губ. Взяла такси и, опустошенная, поехала домой. Конечно, я трусиха. Одно дело — решиться разорвать отношения, совсем другое — сказать об этом Джейсу прямо в лицо. Дело в том, что я поняла, что просто не смогу снова порвать с ним. Для него это будет страшным ударом, у него такая нежная душа — он ведь как ребенок. Два раза одно и то же — это слишком для него. Господи, что мне делать?

Полчаса я провела в тягостных раздумьях. И вот — хлоп! — пришла идея. Я даже заулыбалась. Разорвать помолвку должен он сам. Нужно, чтобы Джейсон Брокльхерст разбил мое сердце. Теперь надо придумать, как это устроить. Я сидела в своей машине через дорогу от дома Чарли, на коленях у меня была видеокамера. Я думала о своей работе. Что греха таить, я свою работу считала замечательной, а себя — чуть ли не героем. Мы в «Гончих» добивались больших результатов, обладая довольно скудными возможностями, — по сути дела, мы полагались только на свои мозги, — и я этим гордилась. Полиция ведет преследование группой в двадцать пять человек, в их распоряжении восемь транспортных средств. Каждая машина ведет преследуемого не дольше минуты. У нас всегда максимум три агента, один автомобиль, один мотоцикл. В этой сфере деятельности заняты многие бывшие сотрудники полиции. Грег рассказывал, как они поражаются нашим успехам, до чего они избалованы. К тому же не так просто работать, когда не можешь сунуть преследуемому под нос полицейское удостоверение.

И все же именно в этот момент я не ощущала в себе ничего геройского. Я чувствовала себя плохим человеком. Я сделала все, что положено: сняла название улицы, сам дом. Сейчас я за ним наблюдала, В одиннадцать часов семь минут в окне второго этажа зажегся свет, в одиннадцать двадцать четыре погас. На окне висела игрушка — солдатик на парашютике. Не трудно было догадаться, что это комната Чарли. Может, ему не спалось. Может, мама принесла ему стакан молока или прочитала ему сказку. Благодаря Габриелле и Джуду я познакомилась с миром матерей и их детей.

Любящие матери живут в каком-то своем, особенном мире, куда вход есть только для них и их детей. Матери всегда удивляют своими идеями. Например, Габриелла однажды услышала, как я напеваю Джуду песенку «Ник-Нак Пэдоивак». Она тут же закричала: «Как ты можешь петь своему племяннику такую песню? Она же о каком-то сумасшедшем педофиле!» А все из-за фразы в припеве: «Ник-Нак Пэддивак бьет в мой живот, Ник-Нак Пэддивак песенки поет!» В моем представлении это была просто милая чепуха.

— Что это за садист, который бьет в живот ребенка, как в тамтам, и при этом распевает песни? — повторяла Габриелла. — Этого извращенца нужно вздернуть на виселице!

— Но я даже пропустила куплет со словом «зад»! — оправдывалась я. Это не смягчило моей вины в глазах Габи. В том же духе она отслеживала все мельчайшие подробности ежедневного существования Джуда, о которых не задумался бы ни один нормальный человек, например, Олли.