Разумеется, промышленная политика по всей Северо-Восточной Азии опиралась на прочную основу в виде высокопродуктивного расширяющегося аграрного сектора. Япония эпохи Мэйдзи развивалась быстрее, чем Пруссия в начале XIX в. или Великобритания в начале XVIII в., во многом потому, что ее сельхозпроизводство тоже росло быстрее, создавая внутренний рынок для основных промышленных товаров, позже ставших предметом экспорта. В 1950-х гг. объем сельхозпроизводства в Японии за десятилетие увеличился на 50 %, и вновь растущий сельский рынок потребовал промышленных товаров, которые потом составили основу экспорта{218}. Чалмер Джонсон подметил, что в 1950-х и 1960-х гг. среди важных предметов японского экспорта только транзисторные приемники и фотоаппараты не проходили предварительную обкатку на внутреннем рынке{219}.

Следуя в том же направлении, Южная Корея и особенно Тайвань сумели надстроить обрабатывающую промышленность на аграрном секторе. Каждое из государств Северо-Восточной Азии подтвердило прописную истину, сформулированную японистами Казуси Окава и Генри Розовски в ходе анализа первоначального экономического подъема эпохи Мэйдзи: «Если в традиционной экономике страны не происходит роста производства, то вряд ли образуется и внутренний рынок для сбыта современной промышленной продукции»{220}.

Оглядываясь назад, нельзя не отметить, что при выработке промышленной политики в Японии, Южной Корее и на Тайване почти никакого влияния не оказывали экономисты. Япония эпохи Мэйдзи прокладывала путь, следуя прусской и более ранней американской моделям развития, отрицавшим современные им классические экономические теории, начало которым положили Адам Смит и Давид Рикардо. Творцы революции Мэйдзи обучались в Германии и на юридическом факультете Токийского университета, где занимались не столько юриспруденцией, сколько государственным управлением в европейском духе{221}. В Японии существовало сильное предубеждение против теоретических подходов, связанных с современными экономическими теориями, и отдавалось предпочтение решению практических задач. Ёсино Синдзи, заместитель министра торговли и промышленности в 1930-х гг., так охарактеризовал применение Японией немецких методов промышленного планирования: «Существует множество сложных объяснений идеи контроля на основе логических принципов, однако все, что требуется для ее понимания, – это здравый смысл»{222}.

В Японии восхваляли образованных специалистов широкого профиля. В ее правительстве чиновники делились на административных и технических служащих, и первые всегда превосходили по рангу последних. На пике могущества MITI в 1960-е гг. в его штате состояло всего двое сотрудников со степенью доктора экономики{223}.

Такой же расклад наблюдался и в Южной Корее, где, по крайней мере, до 1970-х гг. почти все высокопоставленные руководители и чиновники, включая Пак Чон Хи и главу планового ведомства Чан Ки Ёна, в свое время обучались в Японии. Главное отличие проявлялось в классовом происхождении: многие руководящие чиновники вышли из крестьян, в том числе и сам Пак. Южнокорейский ученый Чон Эн У охарактеризовал их как «людей крестьянского происхождения»: «…когда они размышляли о капитализме, то подразумевали под этим заговор богатых».

На Тайване промышленную политику создавали не чиновники-универсалы, как в Японии, а инженеры. Почти все тайваньские министры экономики, большинство из которых начинали карьеру еще в материковом Китае в Комитете по национальным ресурсам, имели высшее инженерное или другое техническое образование. K. Ю. Инь, который более чем кто-либо еще определял промышленную политику Тайваня и начал карьеру в 1950-х гг. в Бюро промышленного развития, был по образованию инженером-электриком. Бюро, кстати, не нанимало ни одного экономиста вплоть до 1981 г.{224}

Самые видные экономисты, работавшие в Северо-Восточной Азии в 1950-х и 1960-х гг., были посланы туда правительством Соединенных Штатов, чтобы они попытались «поставить на место» новых союзников США. Среди них был и Джозеф Додж, направленный в оккупированную Японию в 1949 г., чтобы ввести жесткую экономию бюджетных средств{225}. Его методы работы привели зимой 1949/50 гг. к глубокой дефляционной рецессии. Страна оправилась от нее лишь с началом корейской войны в 1950 г. и появлением сопутствовавшего ей спроса на поставки товаров, связанных с военными действиями. В 1952 г. Япония снова обрела суверенитет, и с этого времени MITI руководствовалось только собственной интуицией, ориентированной на историю.

В Южной Корее экономисты, посланные туда Соединенными Штатами, в течение 1950-х и в начале 1960-х гг. требовали приватизации банков, повышения процентных ставок и либерализации импорта. Ненадолго банки были приватизированы, однако Пак Чон Хи ренационализировал их после совершенного им государственного переворота. Под давлением США он немного отпустил процентные ставки и ослабил контроль над импортом, но большинство изменений являлись косметическими и были сделаны лишь для того, чтобы отвязаться от американцев. По мере того как с середины 1960-х гг. экспорт стал набирать обороты, режим Пака еще более уверился в необходимости противостоять требованиям экономистов, ратовавших за свободный рынок{226}.