Ей здесь нравилось, хотя приходилось смотреть за Сарой и Джереми, да еще один ребенок должен был вот-вот появиться на свет. Семья жила в прекрасном старом доме в предместье Сауэртуайта, куда она ездила каждый день на велосипеде. У доктора была большая машина, на которой он ездил на вызовы, а у жены – маленькая, двухместная спортивная, для поездок по магазинам. Иногда, если оставались лишние талоны на бензин, они все набивались в нее и добирались по шоссе до Харрогейта или ехали в Дейлс на пикники. Как не похожа была эта жизнь на ту, которую вели они с мамой и Майки. Мать была в бешенстве, когда дочь собралась и уехала, даже не попрощавшись. Ничего, долг платежом красен! Это ей за то, что она сделала с ними столько лет назад!

Годами не получая вестей от Майка Делгадо, мать отправилась в воинскую часть и написала на него жалобу. Там взяли фото маленького Майки, но дружно сомкнули ряды и отказались предоставить какую-либо информацию о солдате.

Опять ма попала в переплет! Сид заявил, что вернется в Сауэртуайт, как только закончит школу, и Глория собиралась помочь брату найти работу на ферме.

Теперь она снова жила в хостеле, но после Лидса здесь было так тоскливо! Ни театров, ни больших магазинов, но все лучше, чем на Пил-стрит. Ма снова вернулась к прежнему занятию: развлекала незнакомых мужчин по ночам. Некоторые и на нее поглядывали с интересом. И это пугало ее. Но об этом она ничего не сказала Мадди.

Глория очень не хотела, чтобы ее здесь нашли. Ей нужно то, что было у Дениз Ганн: муж, у которого достаточно денег, чтобы жить в большом доме, иметь прислугу и садовника, няньку для детей, когда те родятся. Глория решила иметь всего двоих: девочку и мальчика.

Ей нужны красивые платья и туфли, время, чтобы накрасить ногти, долгие визиты к парикмахеру, походы в дорогие рестораны в роскошной шубе, как кинозвездам, снимки которых то и дело появлялись в глянцевых журналах.

Она так и видела себя в песцовом палантине, пушистом, теплом и мягком, длинной собольей шубе с такой же шляпой или коротком норковом полушубке для встреч с друзьями в городе.

Глория смеялась над собой: мечтайте, леди, мечтайте, но втайне стремилась к этой цели. Если не строить грандиозные планы, разве могут мечты сбыться?

Она будет держаться прямо и гордо, учиться у хозяйки хорошим манерам и когда-нибудь найдет парня, который сделает для нее все. Но пока что нужно вести свою игру и учиться быть леди. В конце концов, чем она хуже Мадди?

Они все же были подругами, хотя она и считала Мадди последней дурой, страдающей по джерри. Ничего из этого не выйдет. Старая миссис Белфилд этого не допустит.

* * *

Последние летние деньки тянулись целую вечность. Зеленая трава едва подернулась золотом. Небо было ясным, погода – жаркой. Сена запасли мало, а ягнята еще не выросли. Лета, считай, так и не было. Постоянные дожди. А солнце было редким гостем. В один из теплых солнечных дней молодежь клуба решила прогуляться в конных экипажах на берег моря. Все разгуливали по променаду в Моркаме, а на обратном пути распевали в экипажах песни. Мадди сидела рядом с Глорией, а Дитер – с женой викария. Оба пытались не привлекать к себе внимания. Похоже, лето специально задержалось, чтобы дать возможность насладиться погожим деньком, прежде чем утренняя роса падет на траву и начнется долгое путешествие в зиму.

Когда в первый день семестра прозвенел школьный звонок, Мадди тихо радовалась, что школьные мучения окончены. Как она может продолжать занятия, если ее терзает воспоминание о поцелуях с Дитером?

Сестра Дитера поправилась, но через две недели он все равно должен возвращаться в Германию. Они так часто гуляли вместе, что Мадди стерла каблуки. Много говорили, читали стихи, делились мыслями. Он дал ей список книг, убедивших его, что христианство пронизывает всю нашу жизнь, и нужно по-настоящему верить, а не просто ходить в церковь по воскресеньям. Вера должна быть центром всего существования.

Но большинство философских идей тут же вылетали у Мадди из головы, потому что она всего лишь хотела всегда быть рядом с Дитером.

Они держались за руки, целовались, лежа рядом, признавались в самом сокровенном. Она впервые встречала человека, мыслившего так глубоко. Он знал о реальной жизни гораздо больше, чем она.

Иногда Дитер немного рассказывал о том, как они пережили войну. Голодали, прятались от мародеров, которые могли и изнасиловать сестру. Мать умерла, потому что лекарств было не достать. Они продали все, что у них было, и его вера подверглась тяжкому испытанию, но когда хуже уже и быть не могло, кто-то обязательно помогал семье, брал к себе, давал приют. Его отец умер в концентрационном лагере, но они еще много месяцев надеялись на добрые вести. Они были обязаны стольким людям, сумевшим отправить его в Англию, и теперь Дитер был полон решимости вернуться на родину и поблагодарить их, прежде чем отправится в университет.

– Ты будешь мне писать? – спросила Мадди как-то вечером.

– Конечно, но учти, что все письма проверяются цензурой, так что переписываться будет нелегко. Разве что благодарственное письмо.

– О, не говори так!

Она села, вдруг испугавшись, что никогда его не увидит.

– Ты такой умный! Хотела бы я знать все, что знаешь ты.

– Любимая, я тебе завидую. У тебя есть все для счастливой жизни: красота, дом, еда. Неудивительно, что ваши солдаты так яростно сражались, чтобы уберечь свою родину.

– Тогда останься! Не уезжай! Ты можешь учиться и здесь! Нам тоже нужны священники.

– Это невозможно. Я должен повидать родных. Всех, кто остался от моей семьи. Для меня это всего лишь каникулы. Я обязан многим людям за эти чудесные дни.

– А я? Всего лишь мимолетный роман? – с обидой спросила Мадди.

– Конечно, нет. Мы с тобой похожи. Серьезные любящие сердца. Я обязательно буду тебе писать, и когда-нибудь мы будем вместе.

– А я приеду повидать всех вас, – улыбнулась Мадди.

– Это невозможно… только через несколько лет…

– Несколько лет! Мы уже будем стариками! – вскрикнула девушка, прижимаясь к нему.

– Ты смешная девчонка, как это сказать… не желаешь ждать. Всего хорошего приходится дожидаться. Такова воля Господа.

– Но, Дитер, осталось всего две недели!

– Тогда воспользуемся тем, что нам даровано.

Он перевернулся на живот и стал целовать ее, их руки и ноги сплелись, а потом и тела тесно прильнули друг к другу.

Мадди так и не поняла, когда они умудрились раздеться, но казалось таким естественным стащить с себя одежду и лежать обнаженными на колючей траве. Дитер гладил ее белую кожу, но при этом хмурил брови:

– Так нехорошо. Мистер Марри рассердится на меня за такое обращение с тобой. Я их гость.

Дитер колебался. Но Мадди уже было не остановить.

– Мы любим друг друга, и никто ничего не узнает. «Приди ко мне и будь моею»[37], – продекламировала она фразу из Донна, бесстыдно щупая его шорты и чувствуя внутри что-то твердое.