— Что это у тебя? — поинтересовался я.

— Ничего, — отрезала она.

В рюкзачке кто-то опять завизжал, на сей раз погромче.

Моя соседка обреченно вздохнула.

— Вот, — и немного развернула рюкзачок.

Вот это да! Из расстегнутого клапана на спине «слоненка» торчала песочного цвета головенка щенка с длинными ушами, розовыми брылями и наглыми глазенками грозы микрорайона.

— Кто это?

— Боксер. Мы его на Баладовом дворе купили.

— Каком дворе?

— Баладовом. Это питомник. Там боксеров разводят.

— А как его зовут?

— Тим.

— Почему именно Тим?

— Нам сказали, что его имя должно начинаться на «Т», вот я и придумала — Тим. Правда, здорово?

— Здорово, — согласился я. — Сколько же ему месяцев?

— Два, — и спросила строго: — Вы собак любите?

— Очень, — сознался я. Я действительно всю жизнь мечтал завести себе пса. В детстве этого не хотела мама — боялась, что он погрызет обувь и поцарапает мебель. Моя бывшая вообще страдала аллергией на собак или говорила, что страдает. А сам я сейчас не в том положении. Потом, может быть, когда все устаканится…

— Можете погладить, — разрешила она и успокоила: — Не бойтесь, он не кусается.

Я протянул руку и осторожно погладил Тима по голове. Тот зевнул, высунув длинный розовый язычок и вдруг схватил мой указательный палец и сжал маленькими острыми зубками. Не больно, но решительно, показывая, кто здесь хозяин. А когда я попытался осторожно извлечь палец из его пасти, обиженно завизжал.

— Ладно, владей, — согласился я, устраивая руку поудобнее: — А как его полное имя?

— Тим Палмер Шанс, — гордо ответила хозяйка.

— Спи, Палмер Шанс, — и тот действительно закрыл глаза, успокаиваясь.

Я тоже начал успокаиваться, так сказать, за компанию, понемногу отходя от вчерашнего. А что вчера, собственно, такого произошло? Допустим, Кощей нас засек, «срубил», как говорят доблестные труженики службы наружного наблюдения. И тут же похвастался, как, дескать, клев, Стас? Хорошо, что он меня еще в кустах не видел, элегантного, как обезьяна в ватнике, и опасного, как та же обезьяна, но — с гранатой. Между прочим, сам он тоже красиво облажался в Москве и не без моей помощи. Посмотрим, как будет в следующий раз. Разберемся, когда столкнемся.

Вот на этой высокой ноте я и задремал. Когда проснулся, нам ненавязчиво рекомендовали пристегнуться, потому что самолет заходил на посадку. Палмер Шанс уже вернул мне мой указательный палец и тихо похрапывал, высунув розовый с черными крапинками носик из рюкзачка.

— Всю дорогу проспал, — похвасталась соседка. — А вы, наверное, очень хороший человек, собаки это чувствуют.

— Хотелось бы, — вздохнул я.

Получив приглашение, пассажиры гуськом потянулись из салона. Лично мне спешить было некуда, поэтому я шел последним.

Пробормотав обязательное: «Спасибо, до свидания», вдруг резко затормозил у стоящей на выходе стюардессы Надежды и молвил робко:

— Я тут хотел спросить, не могу ли я…

— Можете. — Достала из кармана форменного жилета листик бумаги и протянула мне: — Буду рада, если позвоните.

Телефон в кармашке сумки закурлыкал, когда такси подъезжало к Речному вокзалу.

— Да.

— Станислав Александрович? — вкрадчиво поинтересовались на той стороне Вселенной.

— Он самый.

— Вас беспокоят из зубоврачебной клиники, — голос собеседника просто исходил конспирацией. Дантист, блин, в штатском. — Напоминаю, что вы записаны на одиннадцать часов завтрашнего дня.

— Большое вам спасибо, — с невыразимой вежливостью ответил я, — обязательно буду.

— Тогда до завтра.

— До завтра.

Не успел я вернуть трубку на место, как запиликал второй телефон, в нагрудном кармане.

— Стас?

— Привет, Саня.

— Как сам?

— Более или менее.

— Когда вернешься?

— Уже здесь, час как приземлился. Что у вас нового?

— Ты был прав, к нашей девушке приезжали гости. Не застали ее и расстроились.

— Сильно расстроились?

— Можно сказать, смертельно.

— Неужели все?

— Один до сих пор у нас гостит. Что прикажешь с ним делать?

— Завтра загляну после обеда, пообщаюсь.

— Почему не с утра?

— Не могу, с одиннадцати до часу у меня по плану подвиг.

— А перенести нельзя? Уж больно человек тоскует.

— Никак.

— Тогда пока.

— Тебе того же.

Завтрашнее посещение дантиста пропустить я не мог, даже при самом горячем желании. Хотя, какого, к черту, дантиста. Давно уже не испытываю зубной боли, потому что у меня просто нет зубов. Имеется в виду, своих. В восемьдесят девятом мне выбили их одни добрые люди в Средней Азии. Все до единого. С тех пор пользуюсь керамическими клыками.

Просто Родина-мать в лице нынешнего куратора забила мне на завтра стрелку. И попробовал бы я не прийти.

— Вынужден заметить, уважаемый Станислав Александрович, что вы обязаны являться на встречи одетым соответственно, — голос куратора выражал легкое неодобрение, приправленное едва улавливаемым корпоративным презрением менеджера, вынужденного воспитывать подгулявшего сантехника.

— Виноват, приму к сведению, — повинно склонив голову, проблеял я, — в следующий раз обязательно приду во фраке, цилиндре и сапогах со шпорами.

— Призываю вас отнестись к моим словам с максимальной серьезностью.

— Уже отнесся. Слушаю вас как можно внимательно.

Тишина. Юный дятел из Центра, надев на личико державную озабоченность, взял паузу, как народный артист Каракалпакии в роли третьего стражника с правого боку. Одетый «соответственно», застегнутый на все пуговицы, с несмываемой печатью государственника на высоком лбу. Куратор, блин! Почтальон Печкин, озабоченный задачей донести до меня мудрые приказы руководства, выслушать мои соображения и тут же о них забыть. Менеджер, тудыть его в капусту! Буратино очкастый!

Два года назад покинул службу мой старый куратор, сам в прошлом опер не из последних. С ним можно было посоветоваться, поспорить при случае и даже выпить водки, если уж так приперло. На смену ему прислали вот это чудо в перьях. Важный, блин, как директор вагона-ресторана. За все лезет поболеть душой, ни за что конкретно не отвечает. Любимая фраза: «Я проинформирую руководство, вас известят».