— Возвращайся в машину, и я отвезу тебя в стрип-клуб! — кричит Мали. — Мы можем устроить денежный дождь для этих толстозадых шлюшек!

Мои брови приподнимаются, и я смеюсь, когда Лейкин бормочет себе под нос: «ради всего святого». Потом поворачивается ко мне и улыбается.

— У тебя есть хоккейная клюшка, которую я могу одолжить?

Я киваю в сторону своего грузовика. — Проверь кузов.

Подходя, она улыбается еще шире и хватает хоккейную клюшку, держа ее как бейсбольную биту. Мали визжит и ругается, когда она дает задний ход и выезжает на улицу.

— Не делай ничего такого, чего бы я не сделала! — кричит она и быстро уезжает.

Как только она уходит, Лейкин вздыхает с облегчением. — Есть идеи о том, где похоронить тело?

Я усмехаюсь и открываю дверь, чтобы она вошла внутрь. — Я бы предложил разобраться с этим, но я не уверен, что хочу, чтобы ее дух преследовал мою задницу.

Она поджимает губы. — Ладно, хорошая мысль. Я думаю, она будет жить, по крайней мере, сегодня.

— Ага.

Обхватив ее руками, я наклоняюсь и нежно целую ее. Она делает глубокий вдох и выдох, как будто весь день провела в ожидании этого момента.

Блядь, то же самое.

— Как прошла работа? — спрашивает она, когда мы отстраняемся.

— Скучно, но появился Марк и позволил мне уйти пораньше.

— Это было мило с его стороны. Она поднимает свой пустой стаканчик из Старбакса. — Где мусорка?

Я киваю в угол комнаты. — С другой стороны холодильника.

Она подходит к ней, собираясь выбросить стаканчик, когда в последнюю минуту до меня доходит. Чертова тарелка. Но уже слишком поздно. Она нажимает ногой на рычаг, и она открывается, открывая совершенно отличную тарелку, которую я выбросил.

Уставившись на нее на секунду, она склоняет голову набок и начинает смеяться. — Это… это сделал ты?

— Знаешь что, может быть, Мали следовало забрать тебя с собой, — говорю я, только наполовину шутя, потому что мне бы очень хотелось избежать этой ситуации.

Она на секунду прищуривает глаза, но явно не собирается оставлять эту тему без внимания. — Почему ты выбросил тарелку, Эйч?

Я смотрю на потолок, затем на стену, затем на пол — куда угодно, только не на нее. — Потому что я не хотел, чтобы она была в раковине.

— А ты не думал, что можно просто помыть ее?

Черт возьми, блядь. — Я не знаю как, ясно?

У нее отвисает челюсть, и я могу сказать по выражению ее лица, что ей это нравится. — Тебе двадцать! Как ты можешь не знать, как мыть посуду?

— Потому что я всегда покупал еду на вынос или заказывал пиццу, — объясняю я. — И если мне нужна была тарелка, я просто оставлял ее в раковине, а потом моя мама или Девин ее мыли.

Она прикусывает губу, пытаясь удержаться от слишком широкой улыбки. — Ты очарователен.

Мои глаза закатываются. — Да, да. Мы можем оставить это сейчас?

— Нет. — Достав тарелку и вилку из мусорного ведра, она кладет их обратно в раковину и подходит ко мне. — Давай. Я собираюсь научить тебя.

— Что? Нет. Мы не—

Она хватает меня за руку и тянет к раковине. — Мы сделаем это.

Я фыркаю и встаю перед тарелкой, которую больше всего на свете хотел бы расколоть на кусочки. Мне следовало просто разбить ее, прежде чем выбрасывать. Можно было бы избежать всего этого. Но нет.

— Хорошо, возьми губку, — говорит она, и я хватаю ее правой рукой. — Теперь нанеси на нее средство для мытья посуды, но не слишком много.

— Как мне узнать, не слишком ли это много?

— Ты узнаешь.

Переворачивая бутылочку вверх дном, я сжимаю ее, и она вытекает, покрывая губку синей жидкостью. Глаза Лейкин расширяются, затем она смеется и забирает у меня бутылку.

— Хорошо, — говорит она. — Может быть, ты не узнаешь.

Я бросаю губку в раковину и собираюсь уйти, но она останавливает меня.

— Мне жаль, прости меня. — Ее смех все еще не стихает. — Хорошо, включи воду и подставь под нее тарелку.

— Это глупо, — ворчу я.

Она целует меня в плечо. — Нет, то, что ты не знаешь, как мыть тарелку, — это глупо. Это необходимо знать.

Я делаю, как она говорит, и жду от нее следующих инструкций.

— Теперь потри ее губкой. — Когда я провожу губкой по тарелке, кажется, ничего особенного не происходит. — Нет, тебе нужно надавить.

— Я собираюсь разбить ее, — говорю я ей.

Она качает головой. — Это не так. Представь, что это клитор.

Я прекращаю то, что делаю, когда из меня вырывается смех. — Что мне с тобой делать?

— Со мной? — удивленно спрашивает она. — Это ты не знаешь, как мыть посуду. Могу только представить, чего еще ты не знаешь.

Глядя на нее, я ухмыляюсь. — Я потратил много времени на освоение других навыков. И если бы ты не заставляла меня делать это, ты бы прямо сейчас наслаждалась этими навыками.

Она облизывает губы, глядя на меня, но затем снова отворачивается к раковине. — Хорошая попытка. Давай, пора ополаскиваться.

Моя челюсть сжимается, когда я подставляю тарелку под струю воды и наблюдаю, как все мыло смывается, не оставляя ничего, кроме чистой поверхности. Лейкин гордо улыбается и забирает ее у меня, чтобы положить в сушилку.

— Видишь? Это было не так уж и сложно. — Она берет вилку и протягивает ее мне. — Теперь это.

Я бормочу несколько отборных слов себе под нос, проделывая те же действия с вилкой, и передаю ее ей, как только закончу.

— Слава богу, что все закончилось, — говорю я, но она морщит нос.

— Теперь раковина.

— Раковина? Какого хрена мне нужно мыть раковину?

— Потому что. — Она указывает на кусочки еды внутри. — Ты же не хочешь, чтобы все это осталось здесь. Это затвердеет и станет отвратительным.

Черт.

Вы знаете, когда я пригласил ее к себе, это даже не входило в список того, что, как я думал, мы будем делать. И если бы я хоть немного представлял, что это превратится в урок по домашнему хозяйству, я бы с самого начала ел над раковиной, а не пользовался чертовой тарелкой.

Я заканчиваю драить раковину и ополаскиваю ее, когда мне в голову приходит идея. Выключив воду, я поворачиваюсь к ней, и она улыбается мне в ответ.

— Ты сделал это, — говорит она. — Я так горжусь тобой.

— Спасибо, что научила меня.

Ее глаза прикованы к моим, так что она даже не видит, как это происходит, но она чувствует это в тот момент, когда мои руки касаются ее щек, покрывая их пеной, когда я наклоняюсь и крепко целую ее. И