Гиперзвуковой корабль спокойно стоял на стартовой площадке; четыре огромных двигателя работали вхолостую; гладкий серый акулоподобный силуэт казался летящим даже на земле. Медленно выползшая труба для посадки пассажиров уперлась в соответствующую дверь. Ожидавшие посадки путешественники входили на корабль с одного конца, тогда как с другого производилась высадка. Арбайтеры вереницей покидали корабль через свою трубу, унося прах предыдущего рейса. Гиперзвуковые корабли никогда не отдыхали; их двигатели сжигали водород днем и ночью, автопилоты не выключались, смотрители-люди сменялись на вахте каждые восемь часов или каждые два рейса туда и обратно, в зависимости от того, что наступало раньше.

Мэри Чой опустилась в кресло. Ремни безопасности обвились вокруг нее, приноравливаясь к ее фигуре. Она посмотрела в широкое окно на массивный черный суборбитал с утолщенным носом, разогревавшийся перед запуском на соседней стартовой площадке. Ежедневно из океанического порта стартовали пятьдесят суборбиталов, чтобы менее чем за час пересечь просторы Тихого океана, и каждый нес более тысячи пассажиров или сотню тонн груза. Гиперзвуковые корабли предназначались для более коротких прыжков или менее загруженных маршрутов; они перевозили менее четырехсот пассажиров и двигались всего в три раза быстрее звука. Полет до МПЭ в Санто-Доминго занимал чуть менее трех часов. До Китая она долетела бы быстрее.

На западе неровной бахромой лежали низкие клочья облаков. Океан за стартовыми площадками был ярко-синим под жемчужным полуденным солнцем, сияющим сквозь дымку в вышине. Мэри впитывала все это со странной жадностью. Ей хотелось поскорее приземлиться в Эспаньоле и взяться за работу, хотелось, чтобы скорее пролетели ближайшие несколько недель.

Хотелось поскорее избавиться от своих неудач.

В терминале простой посыльный от Рива дал ей футляр с металлической гребенкой, набором косметики и щеткой для волос. Ручка расчески хитрым поворотом откручивалась, внутри была сероватая паста, в которой Мэри опознала некую разновидность нано. Она убрала футляр в свой багаж и сдала его. Еще посыльный передал ей диск с инструкциями. Теперь она достала свой планшет и вставила диск. Изучив, стерла диск, убрала планшет и задумчиво уставилась в окно. Как и сказал Рив, не вполне законно. Но в сложившихся обстоятельствах весьма любопытно. Интересно, удастся ли этим воспользоваться.

На спинке кресла перед ней автоматически включился визор, настроенный на канал авиалинии, и она отключила его ленивым тычком пальца. Закрыла глаза. Мысленно прокрутила последние два дня, приятную физическую близость и привязанность к Эрнесту, закончившуюся расколом. Долг превыше жизни. Иногда ей казалось, что у нее есть только долг, ничего больше; цель и смысл ее существования. Держать силы тьмы загнанными в угол, чтобы другие могли безмятежно жить и любить; не она. Никакой жалости к себе.

Вой турбин лайнера в режиме дозвуковой скорости поднялся до высокого свиста. Снаружи этот звук был вполне сносным, хаос вихревых воздушных потоков ослабляли воздуховоды, постоянно регулировавшие отвод и завихрения на трехстах оборотах в секунду и накладывавшие одну катящуюся волну звука на другую. Только под самыми турбинами уровень шума поднимался до невыносимого. Она вообразила, как сидит там, неуязвимая, под цепочкой огненных конусов, и смотрит в камеру сгорания.

Мелодрама.

Долг зои – гасить шум человеческой камеры сгорания.

Когда воздушное судно наконец оторвалось от земли, Мэри улыбнулась. На короткое время вектор тяги был направлен для вертикального взлета, и двигатели выдали свой истинный всепоглощающий рев, словно запись рева тысячи ураганов, приглушаемый только превосходно сконструированной шкурой этой серой акулы. Корабль закручивало, поднимало, сталкивало с поперечной волной, он удалялся от стартовой площадки и от синей воды, выдыхая последней струей вертикальной тяги концентрические штормы; наконец гиперзвуковой корабль набрал скорость и теперь плавно рассекал воздух, поднимаясь под углом сорок пять градусов, в кабине росло давление. Рев сменился шепотом, тишиной. Теперь она словно летела на планере или парила.

Не все кресла были заняты. Туристический рынок лихорадило; скорее всего большинство этих пассажиров – туристы из Лос-Анджелеса на пути в стабильное Пуэрто-Рико, куда попадут из Эспаньолы шаттлами вертикального взлета и посадки. Впереди и позади люди беззаботно болтали. Нормальные люди с реальной жизнью и реальной любовью и разумным долгом, внутреннее давление соответствовало внешнему.

Мэри закрыла глаза и откинулась на сиденье. Гиперзвуковой корабль догнал собственную ударную волну и заскользил на сорока двух тысячах футов в тишине, опережая собственный рев. Вдоль потолочной дорожки двигалась пара арбайтеров с напитками в сопровождении стюарда – началась раздача пищи из скрытых каналов, идущих вдоль позвоночника этой комфортабельной акулы. Она тем временем с ревом разгонялась до второго маха.

Заснуть Мэри не удалось. Она включила визор на спинке кресла, полистала каналы, нашла городские новости Лос-Анджелеса и выбрала слухи Комплексов, надеясь поймать обсуждение дела Голдсмита. На удивление умеренный ажиотаж в коммерческих визио и на ЛитВизах. Совершенные Голдсмитом убийства вряд ли могли считаться обычным явлением, но и не отвечали сегодняшнему запросу публики.

Интерес к убийствам затмил интерес к загадочным открытиям АСИДАК. Космос ее не очень интересовал. С легкой досадой она переключилась на канал «Байки лоскутов».

Очередная хищническая вылазка селекционеров. Заметный представитель шестого лоскута двадцать восьмого округа по имени Марио Пеллетье, матерый политикан, коронован «адским венцом» за предполагаемое незаконное присвоение гуманитарной помощи некорректированным. Двадцать секунд под «венцом». Чтобы оправиться от травмы, ему потребовалась незначительная коррекция глиального баланса, но от любого иного лечения он отказался. «Я получил по заслугам. Я в силах пережить эту раздачу. Не так все плохо. Не так все плохо». Взгляд затравленный; почти наверняка в ближайшие недели уйдет в отставку, осядет с какая там у него есть семьей, нарастит вокруг своей жизни раковину и постарается не допустить второй такой встречи. Селекционеры снова одержали победу, выросли в глазах общественности, сделали тех некорректированных, кто не в ладах с законом, чуть более осторожными, немного более осмотрительными, возможно, чуть более послушными.

Она невольно сжала кулаки. Не вполне законно, но она на три минуты надела бы «адский венец» на каждого селекционера. Ворваться в убежище селекционеров шесть арбайтеров три рядовых сотрудника схватить самого Йола Оригунда, израильского экспатрианта, принявшего мантию селекционера от основателя этого движения Вулфа Руллера. Выгнать рядовых сотрудников смотреть как арбайтеры привязывают пленных к жестким стульям закрепляют на головах обручи сканируют и перенаправляют их самые темные внутренние секреты наблюдать за вспышками беспокойства когда пленные видят красные линии…

Преступление и наказание.

Она переключилась обратно на отчеты АСИДАК. Несчастный Эрнест. Он никогда не стал бы использовать «адский венец» по назначению, но блеск технологий зачаровывал его. Какой художник не хочет пусть самого грубого и прямого, но доступа к воображению зрителя?