– Леонардо приехал взглянуть на Мадонну, о которой мы много говорили, пока я над ней работал. Я рад, что он может посмотреть заодно и на ее прототип.

Старый художник молча поглаживал подбородок, глядя на все еще пахнущую льняным маслом доску.

– Прекрасно, друг мой… пронзительно… это действительно хорошая работа.

– Это для меня самая высокая похвала, – признался Рафаэль. – Теперь, когда Браманте мертв, а Микеланджело считает меня своим врагом, твое одобрение для меня еще важнее, чем раньше.

– Вижу, что девушка пробудила в тебе настоящее вдохновение.

– Более того, она сделала меня другим человеком.

Да Винчи улыбнулся мудрой улыбкой и еще раз внимательно посмотрел на Маргариту. Его глаза казались усталыми от долгой дороги и длинной жизни, но светились удивительным теплом и пониманием.

– Тогда я попрошу тебя быть очень осторожной, дитя мое. Не разбей его сердца. Рафаэль мог убедить весь свет в своем легкомыслии и падкости до развлечений, но сердце его чисто и беззащитно. К тому же я не думаю, что Его Святейшество будет спокойно смотреть, как кто-то отвлекает от работы того, кого он считает своим персональным художником.

Он произнес эти слова с улыбкой, но все понимали, что это была не шутка, а серьезное предупреждение.

– Меня им нечего бояться, синьор да Винчи, – тихо ответила Маргарита и с любовью посмотрела на Рафаэля.

– Я тоже когда-то писал одну женщину… давно это было. В ней, как и в тебе, самым поразительным были глаза. Надеюсь, я сумел показать это миру.

– Я помню ее, – кивнул Рафаэль с улыбкой. – Я часто возвращался к тем рисункам с нее, которые вы позволили мне сделать. Я изучал поворот головы, глаза и удивительную улыбку. Твои работы всегда служили мне источником вдохновения.

– Да, это была она, моя Мона Лиза. Настоящее испытание, воплощение столь многого в моей жизни. Но эта девушка написана твоим сердцем. Ты еще часто будешь ее писать. И будешь писать хорошо.

– Да, она превратилась в мою страсть.

Маргарита спрятала смущенную улыбку. Рафаэль посмотрел на ее обращенное к нему лицо и неожиданно подумал, как притягательны ее губы. Как приятно их целовать, ощущать вкус ее языка и чувствовать, как просыпается ее наивная страсть. Она будила его, давала ему жизнь и делала это каждый раз по-новому. Порой, когда они оставались наедине, он сам чувствовал себя молодым и наивным.

– Смотрите, будьте очень осторожны со своими желаниями, если они не совпадают с желаниями Его Святейшества и окружения Папы, – предупредил их напоследок да Винчи, надсадно кашляя. – В Ватикане сосредоточена почти вся власть. Если только они прознают, что ты больше не собираешься выполнять все их прихоти, полоса твоего удивительного везения может закончиться раз и навсегда.

Рафаэль держал Маргариту за руку и ласково водил большим пальцем по ее ладони. Почувствовав, что она задрожала, он сказал:

– Благодарю тебя, друг мой. Теперь я предупрежден, а значит, вооружен.

После того как Леонардо растворился в дождливом сером римском вечере, Рафаэль и Маргарита снова остались наедине. Пользуясь моментом, Рафаэль сорвал покрывало с их кровати в маленькой комнате и прижал Маргариту к прохладному льну простыни. Без лишних слов она подчинилась его порыву, наслаждаясь прикосновениями его пальцев к шее. Рафаэль начал страстно ее целовать, полуодетые тела сплетались в едином порыве, когда внезапно послышался скрип открывающейся двери – кто-то вошел в мастерскую. Неожиданная помеха насторожила любовников, спугнув романтическое настроение. Услышав, что к звуку шагов примешивается шуршание юбок, Маргарита оторопела. Рафаэль обернулся к дверям, чтобы посмотреть, кто же пожаловал в такой неурочный час…

Впервые за долгое время Мария Биббиена пришла в мастерскую. Рафаэль не приглашал ее, как не выказывал никакой радости от тех якобы случайных визитов, когда она, прихватив корзинку с теплым хлебом, инжиром, головкой сыра и вином, заходила под предлогом, что принесла ему обед. Другого повода встретиться с ним у нее не находилось. Последнее время Рафаэль был настолько занят работой, что она хваталась за любую возможность, даже эту. Она приходила с корзиной, полной его любимых лакомств, надеясь, что он примет ее приношение – если не из благодарности, то хотя бы от голода.

Сопровождавшие Марию служанки, в подбитых мехом нарядных накидках с золотым шитьем – в тон черному бархатному плащу госпожи, с высоким меховым воротником и широкими манжетами, – хранили почтительное молчание. Их гладкие хорошенькие личики выражали безразличную покорность, когда они следовали за хозяйкой. Племянница его преосвященства знала, что девушки тоже наслышаны о шашнях, которые ее жених завел с новой натурщицей.

Мария расправила болезненно худые плечи, которые, как и предательски выдающиеся ключицы, прятались под пышными складками черного бархата и широкой полосой меха. Она изо всех сил старалась высоко держать голову, но у нее снова текло из носа, и ее одолевала слабость при одной мысли о том, что предстояло сделать.

За свои двадцать лет она перенесла множество болезней и едва ли не всю жизнь от чего-то лечилась. Дня не проходило без микстур, мазей, присыпок, примочек, советов с врачами, отваров из трав и специально приготовленных блюд. Слабая улыбка бескровных губ и жидкие пепельно-серые волосы безжалостно выдавали то обстоятельство, что племянницу кардинала точит недуг. Однако честь дома Биббиена заставляла ее идти вперед с высоко поднятой головой, и она горделиво ступала по скрипучим ступеням, которые стонали и охали при каждом шаге, а за ней двигались две ее тени.

Тишина стояла в мастерской, когда они перешагнули порог заставленной мольбертами комнаты. Мария увидела, что все уже разошлись по домам, даже молодой ученик, который обычно оставался, чтобы вымыть кисти в огромных чанах с водой. Тем не менее она знала, что Рафаэль все еще здесь. Час для него не поздний, и столько заказов требует внимания. Когда-то давно он ей сказал: «Я подолгу задерживаюсь в мастерской и работаю даже тогда, когда все остальные видят сны. На кон поставлено мое имя. Если я не справлюсь – потеряю все в одночасье».

Она решительно двинулась к маленькой комнате, где как-то раз уже находила его, сидящего за стопкой книг. Мария постучала и, не дождавшись ответа, повернула медную ручку. Дверь распахнулась.

Перед ней был Рафаэль и женщина с темными и блестящими, как соболий мех, длинными волосами, которые растеклись атласным покрывалом по голым плечам. Нагие любовники сладострастно распростерлись на тюфяке, под бархатным покрывалом цвета янтаря. Но больше всего Марию потрясло выражение его лица. Оно пылало горячим восторженным желанием к женщине, обнаженные ноги которой переплетались с его собственными. Мария с презрением подумала, что простолюдинке, надо отдать ей должное, хотя бы хватило ума прикрыться.

Должно быть, она всхлипнула, прикрыв рот рукой, потому что Рафаэль наградил ее негодующим взглядом.