какого-то блестящего темного камня, может быть, из черного мрамора, а может, из оникса. «Если оникс вообще существует в таком количестве», — подумал Родитис. На каждой стене были надписи, выполненные золотыми буквами. Одна из них, рядом с Родитисом, гласила:

«Если до сих пор Вы были глухи к учению, прислушайся к нему сейчас! К Вам придет всепоглощающее желание испытать то, что вы ощущали в прошлом и что из-за недостатка органов чувств Вы не можете ощущать сейчас. Желание второго рождения все более и более довлеет над Вами, оно становится для Вас сущей пыткой. Это желание уже полностью овладевает Вами, однако Вы еще не полностью отдаете себе отчет в том, чего Вы желаете, но чувствуете это как острую жажду, которая иссушает Вас, как будто Вы идете по раскаленным пескам пустыни. Где бы Вы ни пытались остановиться и отдохнуть, перед Вами возникают огромные и ужасные призраки. Некоторые имеют головы зверей и человеческие тела, некоторые имеют вид гигантских птиц с огромными крыльями и когтистыми лапами. Их вой и дикие крики гонят Вас дальше, затем Вас подхватывает и уносит страшная буря, а демонические призраки продолжают преследовать Вас. Не находя себе места, Вы ищете безопасного укрытия».

Они читали в тишине. Родитис наконец сказал:

— Потратить такую кучу золота на эту глупость… Узнаешь?

— Конечно, это «Бардо Тедел».

— Угу. Старая добрая Книга Мертвых, а? Поток откровений прямо из Гималаев.

Нойес указал на надпись напротив входа.

— Что ты думаешь об этом?

Родитис повернулся и, напрягая зрение, прочел:

«Тот, кто не видит различий, чей ум неустойчив и сердце нечисто, никогда не достигнет цели, но возродится снова. Тот же, кто может различать, кто стоек умом и чист сердцем, достигнет цели и более не возродится».

— Это самая настоящая пропаганда нирваны, — сказал Родитис со скукой в голосе. — Разложение. Я думал, что они не станут проталкивать эту концепцию на Запад.

— Если они не будут придерживаться ортодоксальной теории, они не смогут существовать, — сказал Нойес, как бы оправдываясь.

— Почему? Мы адаптировали всю эту восточную ерунду для наших собственных целей. А наши цели вовсе не включают в себя нирвану. Раствориться в космосе? Больше не рождаться? Это не наша цель. Жить снова — вот чего мы хотим. Снова, снова и снова. А тогда зачем все это?

— Они считают себя наследниками восточного мистицизма, — сказал Нойес. — Конечно же, для западного прагматизма он смешон. Для них последующее рождение нежелательно, а высшей целью является освобождение от колеса существования. Правильно?

— Да. Для них, а не для меня.

Вошел монах.

— Гуру ждет вас, — пробормотал он.

Родитис, скользя по гладкому каменному полу сквозь клубы благовонного дыма, пошел к выходу. Над самой дверью он обнаружил еще одну надпись, выложенную золотыми буквален:

«Человеку положено умереть хотя бы один раз».

«Да, — подумал он — хотя бы один раз — это точно. Но много раз возродиться». Он почувствовал в себе теплое присутствие Антона Козака и Элио Уолша, которые жили снова, потому что он выбрал их личности из банка душ. Охотились ли они за сладким забвением нирваны? Конечно, нет! Они купили себе время, которое провели в ожидании, а теперь опять ходят по земле, пассажиры делового, собранного, активного разума. Родитис предпочитал оставить нирвану буддистам. Он больше уважал западную версию учения.

Гуру был похож на продавца автомобильных запасных частей, который изъездил весь мир. Его бритый череп и шафрановые одежды не могли скрыть грубые, земные американские черты: выступающий подбородок, резко очерченные губы, блестящие, немного навыкате глаза, выпуклый лоб. Он был угловатым, ниже и плотнее, чем Родитис, в возрасте около шестидесяти лет, хотя нельзя было утверждать это с уверенностью. Две единственные морщины, украшавшие лицо этого святого человека, вовсе не старили его. Недавно выбритый череп был гладким и розовым. На макушке красовалась странного вида шишка.

Взяв руку Родитиса своей левой рукой, а руку Нойеса — правой, гуру произнес благословение и пожелал им обоим многих жизней. Родитису это понравилось. Он не желал отправляться в нирвану, в то время как доступны были новые жизни.

— Пройдем в мой кабинет? — предложил гуру.

Стены были украшены отвратительными на вид барельефами тибетских свитков. Родитис оглядел их с неодобрением. Внутри него Антон Козак обрадовался, а Элио Уолш, старый материалист, высказал свое неодобрение даже активнее, чем сам Родитис. В комнате стоял стол, на котором, нарушая общую религиозную атмосферу, стоял телефон с видеопередающим устройством. Рядом с телефоном лежала книга в дорогом кожаном переплете. Гуру, с улыбкой заметив заинтересованный взгляд Родитиса, дал книгу ему в руки:

— Это бесценное первое издание, — сказал святой человек, — оригинальный перевод «Бардо» Эванса-Венца, 1927 год. Очень редкая книга.

Родитис осторожно погладил книгу рукой. Ее кожаный переплет вызвал у него какое-то трепетное чувство, почти наслаждение. Осторожно открыв ее, как бы ожидая, что из нее выпадут страницы, он оглядел знакомый текст с его многочисленными длинными вступлениями и бесконечным перечнем глав. Он открыл первую часть «Чихан Бардо». «Все, что позволяет лицезреть реальность в промежуточном состоянии: ниспослание слуха для находящегося в послесмертной плоскости, как говорит глубокая доктрина освобождения, этого состояния можно достигнуть только посредством медитации». Родитис знал, что это глупость, и Элио Уолш был с ним совершенно согласен, в то время как Козак ответил мягким раздражением. На другом уровне своего сознания Родитис заметил, что, несмотря ни на что, это была полезная глупость.

Как эта ерунда с заснеженных вершин страны яков смогла стать учением для американцев — очень сложный вопрос, но это произошло, и Родитис, благодаря своим многочисленным личностям, нашел компромисс, он принимал и отвергал одновременно.

— Красивая книга, — сказал Родитис.

— Это подарок Пола Кауфмана, — ответил гуру. — Одно из его многочисленных подношений нашему заведению. Его потеря воистину велика.

— К счастью, только временная, — заметил Родитис. — Пройдет немного времени, и трансплантат его личности найдет своего хозяина.

— Думаю, что это произойдет скоро.

— Да? — Родитис напряженно подался вперед. — Что вы об этом знаете?

Гуру, казалось, напугала настойчивость Родитиса.

— Ничего определенного. Но он мертв вот уже несколько месяцев. Семейный траур прошел. Конечно, давно обработали данные личности Кауфмана, и решение скоро будет. Так мне кажется. Но мне никто ничего не говорил.

Расслабившись, Родитис посмотрел на недовольное лицо Нойеса. Он знал, что поступил плохо, высказываясь в такой форме. Слишком плохо. Нойес был лучше воспитан, но ему и не нужна была личность Пола Кауфмана. Иногда можно получить стратегическое преимущество, лишь заметив как бы случайное движение рук. Пусть гуру знает, чего