А может, просто не мог распрощаться с Октавией.

— Хотите забрать ее, дорогая? — поинтересовалась миссис Бантинг. — Думаю, хозяин не хватится.

Вот тут старушка ошибалась. Норт хватится. Можно было поспорить на десять шиллингов, что, хотя сюда годами никто не заглядывал, Норт абсолютно точно знал, где что лежит, включая эту думку.

Боже праведный, почему любая мелочь, связанная с ним, вызывает такое сердечное волнение?

— Нет. Оставьте ее на месте.

Октавия завидовала тому, что у Норта был отец. Завидовала тому, что у его матери был только один любовник. Завидовала тому, что его семья походила на нормальную семью. Она не представляла, как было больно Норту, когда он всего этого лишился. Лишился мира, полного любви — матери, отца, театральных кулис, — и очутился среди людей, которые не приняли его, как он ни старался. Нет ничего удивительного, что в конце концов он создал для себя свой собственный мир. Это, должно быть, оказалось легче, чем постоянно бороться за признание.

Поэтому Октавия никогда не сможет попросить его жить в ее мире. Это будет слишком жестоко — заставить его вновь почувствовать себя беззащитным. Она даже не заикнется об этом. Да он и не согласится. Ни ради нее, ни ради кого-нибудь еще.

— Ничего здесь не переставляйте и не перекладывайте, — распорядилась Октавия, протягивая подушку миссис Бантинг. — После уборки положите на место. — Октавия не хотела, чтобы Норт воспринял затею с уборкой как намек на что-то. Хотелось просто немного напомнить ему о том времени, о том мире.

Миссис Бантинг смотрела на Октавию влажными глазами. Старая экономка все поняла.

— Да-да, милая. Не беспокойтесь.

В горле стоял ком. В груди не хватало воздуха. Беатрис и миссис Бантинг снова принялись за работу. Потребовалось совсем немного усилий, чтобы дом снова стал почти таким, каким был раньше. Открытые окна сияли, мебель блестела, в воздухе носился запах воска.

Может быть, Норт снова почувствует себя дома.

А может, Октавия просто напоминает себе о желании, которое владело ею когда-то, напоминает о том, что было важно в то время. Ей всегда хотелось иметь семью. Мать была слишком занята. Она пользовалась успехом у поклонников и покровителей, и ей было не до дочери. Потребность Октавии во внимании пытался восполнить дед. Правда, старик считал, что для этого достаточно делать подарки. А вот Спинтон — о, дорогой Спинтон! — тот в своей немного удушающей и чопорной манере дарил ей тепло. Но это было не то. Все это было не то.

Единственное место, где Октавия чувствовала себя нужной и любимой, был этот дом. Тут Нелл пыталась научить ее вышивать, тут Норт дергал ее за косы и постоянно насмешничал. Здесь она чувствовала себя дома.

Норт был неотъемлемой частью этого места. И даже если время, которое они провели вместе, закончится, Октавия все равно с радостью будет приходить сюда.

Она всю жизнь будет считать этот дом своим, Их с Нортом общим домом.

Норт не стал терять времени и сразу перешел к делу, когда дворецкий Мертона провел его в кабинет графа. Норт отказался сесть, отказался от выпивки. Мертон надменно, но с любопытством посмотрел на него, но Норт не отступил.

— Мне известно, что вы писали письма Октавии Во-Давентри.

Мертон ожидал услышать что угодно, но только не это.

— Простите, что?

— Леди получает письма от какого-то свихнувшегося обожателя. От вас.

Мертон возмутился:

— Вне всякого сомнения, это не я. И зачем? Я помню ее еще ребенком.

Ага!

— Значит, вы признаете, что знали ее мать?

— Разумеется, я ее знал. Одно время мы были близки с ее матерью. Я знал и вашу мать, Шеффилд.

Лучший способ разозлить мужчину — это унизить его мужское достоинство или оскорбить мать. Мертон понимал это так же хорошо, как и любой другой.

— Но только не в библейском смысле.

— Ну разумеется, нет. — Граф театрально вздрогнул. — Крид прислал бы ко мне секундантов.

Норт криво усмехнулся:

— Он любил поразвлечься на дуэлях.

— Мне не нравятся ваши манеры.

Норт пожал плечами. На него это не произвело никакого впечатления.

— А мне не нравятся люди, которые пытаются убить моих друзей.

— Что, простите?

Норт достаточно ходил вокруг да около. Пришло время назвать все своими именами.

— Кто нажал на курок прошлой ночью в Воксхолле, Мертон? Вы сами или кого-нибудь наняли?

— Не понимаю, о чем вы? — возмутился Мертон. Норт хлопнул его ладонью по левому плечу. Мертон замычал, но не от боли. Граф был не тем человеком, которого ранил Норт.

Правда, он не собирался извиняться за грубость.

— Значит, вы наняли кого-то.

— О чем вы все время говорите, черт побери? — Мертон потер плечо. — Это не я вас подстрелил.

— Откуда вы знаете, что в меня попали?

— Об этом все знают. — Разволновавшись, Мертон отступил назад. — Половина гостей видела вас после того, как все произошло.

Верно. Норт опустил руку.

— И вы утверждаете, что не имеете к этому никакого отношения? — В поведении графа не было ничего подозрительного.

— Разумеется, нет. С какой стати?

Норт склонил голову набок. Пришло время вывести Мертона на чистую воду.

— Потому что вы пользуетесь такой же писчей бумагой, как и тот, кто посылал угрожающие записки Октавии. Потому что из пишущих на такой бумаге вы — единственный человек, который знает о ее прошлом. Потому что вы знались с матерью, а теперь вам захотелось попробовать дочку.

Мертон побагровел.

— Боже правый, и у вас хватило смелости прийти ко мне в дом с такими абсурдными заявлениями!

Граф не представлял, как много смелости у Норта. Если он получит доказательства того, что за письмами стоит Мертон — и за выстрелом тоже, — то заставит его расплатиться так, как еще никто не платил.

— Ведь именно она была вашей мишенью? Если не досталась вам, пусть не достанется никому, так?

— Вы с ума сошли! Я никогда не причиню Октавии зла!

— Но причините зло тому, кто «недостоин» ее. Так, что ли?

Мертон взвился и шагнул к Норту:

— Вон из моего дома!

Норт шагнул ему навстречу, на середину комнаты:

— Не раньше, чем вы мне все расскажете. Я могу заставить вас рассказать правду.

— Он вас не обманывает.

Оба — и Норт, и граф — повернулись к двери. Там стоял старший сын и наследник Мертона — Роберт.

— Тебя это не касается, сын, — прорычал Мертон. Юноша вошел в комнату. Мальчишеское лицо было бледным.