Далее я вспомнил, что случается, когда человек подорвется на противопехотной мине с зарядом в двести граммов, и сам себе не поверил. Да, неполные взрывы бывают, особенно у всяких там взрывчаток военного времени на основе аммонитов, которые отсырели и оттого не захотели взрываться, но полной уверенности у меня не было, что вот так удачно все может сложиться.

В общем, состояние души был препоганое, и мысли уходили в сторону того, что это смерть. Или что-то похожее. Но так ли это? Спросить было не у кого. Вроде как не должно быть так. А вот как должно?

Бабушка прежде говорила мне, что после смерти душа летит к апостолу Петру, и он решает, впустить ли ее в рай, или этой душе суждено место пониже и погорячее. В последнем случае явно должны появиться черти и забрать к себе. Это пока, а на Страшном суде должен состояться окончательный разбор полетов каждого и решиться его будущее: вечное пламя или таки прощение.

Так говорила баба Наташа, но не ошибалась ли она? Опять же, спросить не у кого. А я, честно говоря, не уточнял и не переспрашивал ни у кого, хоть бабушка и предупреждала, чтобы я не ленился с молитвой и церковью: дескать, успею я еще со своими делами. Но я по молодой глупости слушал ее через раз. Ну вот, и теперь в очередной раз пребываю в бездне незнания и сомнения. Тьма вокруг, а что это за тьма? Вроде как тьма должна быть в аду, но где тамошнее пламя, сера и прочий антураж? Про рай вообще разговора нет. Католики верят в чистилище, в котором они искупят свои грехи, не достигающие особо жутких размеров, чтобы можно было ступить за порог рая.

Честно говоря, до Дантова «Чистилища» я не дошел, остановившись на «Аде», но, логически расуждая, тихое пребывание во тьме, чтобы человек подумал, как он жил, и покаялся в осознанных им ошибках, вполне подходит под описание чистилища. Прямо как в наше время пятнадцать суток отсидки, чтобы начинал понимать всю глубину собственной неправоты и извращений. Хотя что-то вспоминается и такая информация, будто в чистилище души в огне очищаются от прежних грехов. Как знать…

Вот только для чего совать меня в узилище или чистилище в форме и со снаряжением? И при автомате тоже? Многократно сотрясенные мои мозги не постигали всю глубину и блеск этого замысла. Правда, в них не укладывается и то, что так могут и похоронить – вместе с автоматом. Вроде сейчас не седая древность, когда воина хоронили с его мечом или чем он там вооружался, а при случае – с конем и верной женой. Ах да, бывало, что и выпивку с закуской ставили, чтобы было все привычно там, за чертой, и глотку слишком не сушило, как у меня сейчас.

И коль уж пошло про это, я снял флягу с пояса и отхлебнул глоток. Ну да, тот чай, что я утром в бывшем господском доме заваривал. Немного затхловатый привкус, ибо какой уж нашелся на кухне у этого барона, и варенье этот вкус не перебило. Коня нет, ибо оный мне положен не был, так что не заслужил его в соседи. Вот верная жена…. Ну, к ней я иду который уж год и все никак не отыщу.

Был мне некогда голос, чтобы отправлялся я и прошел через многие испытания. Острая могила уже случилась, а вот Риги еще не было. Еще я должен был мести дважды не поддаться, но что бы это значило? Если это предупреждение про ту заразу-ведьму с черными волосами, то понять можно. Я ей в прошлый раз голову не оторвал, да и сейчас не должен. Вроде как. Ладно, а если это про другое, скажем, про доты и пулеметы? В скольких подрывах дотов я участвовал? Вроде как в четырех. Как-то я не понял тогда, или это вообще не про Элину и не про доты?

Я двинул левой рукой, из-за манжеты что-то выскользнуло и негромко звякнуло об пол. На ощупь круглое и небольшое. Наверное, это тот пфенниг, что лежал на мине сверху. Мда, прямо-таки не пфенниг, а обол Харона. Переправил его в карман гимнастерки и попробовал встать, прикрыв голову рукой для страховки – вдруг я при подъеме куда-то врежусь. Однако над головой ничего не было. В стоячем положении голова заново закружилась, но я терпел. Вокруг по-прежнему тьма, и лучше видеть я не стал.

И по-прежнему глухо, как в танке после болванки, прилетевшей в башню. Это мне когда-то танкист в госпитале так сказал, творчески изменив народную мудрость. И пояснил для далекой от танковых реалий аудитории, что иногда при попадании снаряда-болванки в башню такой визжащий звук получается, что уши словно выключает на какую-то минутку или меньше. Ну и в качестве бесплатного приложения отлетающие в лицо осколки брони. Это на дотах есть противооткольная защита, а танку она не полагается. Часть осколочков может задержать комбинезон или шлемофон, но вот лицо танкисту прикрыть нечем.

А что делать дальше? Стоять, лежать, сидеть, ожидая, что что-либо произойдет, или куда-нибудь пойти? Сложный вопрос, на который у меня готового ответа нет. Может, и надо ждать. Правда, некогда мне было сказано идти за ней. Ну, когда стоял фронт, это можно было принять за техническую причину, как и госпиталь. Прямо сейчас не могу, а как смогу, так и двинусь.

Но что мне сейчас мешает идти? Причины две, и обе умственного характера, а не технического. Первая – неясность, идти ли вообще, а вторая – в какую сторону идти? Тьма со всех сторон, а которая именно нужна, неясно. Сразу в несколько сторон пойти не получается. Даже при отсутствии козы[20]. Ладно, брошу монетку, погадав таким образом. Но ведь темно, и не видно, что там будет, решка или орел. А, ладно. И швырнул монетку, куда уже получилось. Пфенниг пролетел сколько-то, а потом зазвенел по камню и явно еще покатился вперед.

– На тя, Господи, уповахом, да не постыдимся вовеки! – сказал я громко и сделал шаг.

Темнота стала расступаться, словно пролетевшая монетка оставила след в воздухе, и этот след начал потихоньку раздвигать темноту. Вроде как в школе нам говорили про камеру, в которой обнаруживались разные атомные частицы. Там, где частица пролетала, конденсировалась влага, и тот след был виден ученому, что изучал процесс. Ну, если я чего-то не попутал. Вот, можно счесть, что я в этой камере Вильсона, а монетка трек проложила, превратив не пар в конденсат, а тьму – в свет. Во как завернул! Так что я шел по следу пфеннига, по узкому коридору полутьмы во тьме. Где кончалась эта тьма – бог весть, и куда я шел – тоже непонятно.

Оглянувшись назад, увидел сомкнувшуюся стену непроглядной черноты. Можно было бы попробовать кинуть еще какую-нибудь мелочь, чтобы проверить, где она кончается, но что-то подсказывало мне, что этого делать не стоит. И я задавил в себе порыв исследователя.

Сколько этот поход длился, сказать было сложно. Времени не ощущалось, из звуков – только мои шаги, запахов – никаких. Однозначно можно было сказать, что пол каменный, внутри темно, но иногда чуть светлее, чем обычно, и то ненадолго.

И во мне всплыло определение этого темного отрезка моей жизни: могила рождения. Звучало таинственно, многосмысленно и красиво, но, увы, придумал это не я. Так называлась книга из моего списка на прочтение, правда, я до нее так и не добрался, впереди были еще штуки четыре. Хоть название книги, хоть про место моего пребывания – да, звучало экзотично и красиво, но ничего не говорило про суть. Ладно, надеюсь, отсюда я выйду и увижу, что это было и для чего. И до книги, может, доберусь. Смешно получится, если в ней окажется какая-то подсказка по моим странствиям, а я так и не добрался до нее.