Уже на следующий день директор выставочного салона «De Artist France» слезно умолял Боргера отдать работы Разумовского для выставки. Жадный и расчетливый старик долго сопротивлялся, приводил кучу аргументов, почему он не может и не хочет этого делать, но после обещанной ему кругленькой суммы все же любезно согласился с условием, что у всех предметов будет усиленная охрана. Придав своей коллекции особую статусность, он прекрасно понимал, насколько вырастут в цене эти вещи после показа. Именно так и случилось.

С появлением новых украшений на выставке Париж охватило немыслимое волнение. Снова народ хлынул нескончаемым потоком посмотреть на произведения гениального самоучки, особенно после того, как секция декоративного искусства Салона французских художников за «Золотой саркофаг» присудила Ефиму золотую медаль. Невиданное дело! Впервые росcийский ювелир был удостоен высочайшей награды! К европейской известности присоединилась мировая слава! И вновь восторги, интервью, позирование перед фотоаппаратами, встречи, приглашения!

После выставки следственная комиссия вернула Ефиму рисунки, эскизы и документацию по скандальной тиаре, оплатила купейный проезд до Одессы и распрощалась с гением. Процедура передачи происходила в Лувре, поэтому директор не мог не воспользоваться случаем и не задать давно волновавший его вопрос. Как только они зашли в кабинет, Кемптон разложил перед Фимой колье и серьги филигранной работы.

– Господин Разумовский, наконец-то все закончилось и материалы дела отправлены в архив, поэтому можете ничего не бояться. Умоляю, ответьте, это ваших рук дело?

Фима внимательно посмотрел на украшения и улыбнулся.

– И да, и нет.

– Это как понимать?

– Изделия выполнены по моим эскизам. Пластины с животными тоже делал я, но работал другой мастер.

От услышанного Кемптона чуть не хватил апоплексический удар.

– Снова вы?!

– Ну да.

– Господин Разумовский, несколько лет Лувр собирал коллекцию древнегреческого искусства, думая, что он приобретает оригиналы. Оказалось, нас ловко обводит вокруг пальца группа мошенников.

– В этом нет моей вины.

– Знаю, поэтому и рассчитывал на искренний ответ. И что нам теперь делать?

– Господин Кемптон, даю слово, все останется между нами.

* * *

Наконец-то и Родина узнала о гениальном ювелире-самоучке. Одесса встречала героя цветами и музыкой. Все, от мала до велика, сразу же стали лучшими друзьями, когда-то жили с ним рядом или, на худой конец, хоть раз делали у него заказ. Город любил и умел гордиться знаменитыми жителями.

– Евдокия Михайловна, вот если бы вы вместо пожарить рыбу сходили на вокзал, то узнали бы для своего развития много интересного за нашего бывшего соседа.

– Снова ви меня рыбой попрекаете, вместо вежливого «здрасьте»!

– Здрасьте вам, если хочите, и у меня есть с кем поговорить за свежие новости, о которых гудит весь город, кроме вас.

– Тю! Если я не знаю, это не есть мировая скорбь. Ко мне сейчас сноха придет и все расскажет еще больше вас.

– Она вам неизвестно шо наговорит, а я своими глазами видела, как господин Разумовский с пятью чемоданами из парижского поезда вышел.

– Да ну?

– Не «да ну», а там и был. Мильонщиком вернулся.

– Брешете!

– Побойтесь Бога, уважаемая Евдокия Михайловна! Никогда не врала и не собираюсь. Пять чемоданов вещей и один с деньгами носильщики из вагона вытащили.

– Вы же говорили, у него всего пять чемоданов.

– Все правильно! Зачем мине врать? Кто же деньги вместе с одеждой считает! А еще, говорят, у него среди вещей золотая медаль спрятана.

– А какая она еще должна быть, глупая ви женщина, мадам Мистрюкова! Он же ювелир! С драгоценностями работает!

– Серебряная.

– Тоже верно. Бывает серебряная.

– Возьмите свои слова обратно, а то рассказывать дальше не буду.

– Еще чего! Можно подумать, у меня есть время туда-сюда слова перетаскивать. Я вам не тот парижский паровоз.

– Вот в этом я сильно сомневаюсь. Дым из вашей кухни такой валит, шо лучше я пошла, пока совсем не пропахла рыбим жиром. Все, сгорела ваша поганая макреля, пока вы любопытствами меня терзали. Или сегодня бички?

– Хоть рыба уже «все», но я вам скажу, шо ядовитая ви женщина, мадам Мистрюкова. И господин Разумовский тоже так про вас думал. И все думают, кто с вами хоть раз разговаривал, шоб вас приподняло да хорошенечко об землю трахнуло.

– А вы такая умелая хозяйка, шо приятнее нищего в тухес поцеловать, чем нюхать ваш перченый дрек. Весь день испоганила, а на добавку провоняла. Шоб вы удристались с той макрели, а воды помыться не было, раз вы не хочите своим каменным сердцем возвышенно порадоваться за уважаемого соседа.

* * *

В Одессе на Ефима не посыпались выгодные предложения, а даже напротив. Уже на второй день к нему пришли с просьбой пожертвовать хоть какую-то сумму на сиротский приют и остались весьма недовольны, что «мильонщик» оказался скуп. Активисты сионистского движения тоже воспользовались славой почетного члена общества и решили не возвращать деньги за золотые жетоны, которые Ефим сделал специально для талантливой и прогрессивной молодежи «Бенет сиона», ухлопав на сию затею полторы тысячи кровно заработанных рублей.

Город обсуждал историю с тиарой. Ювелира хвалили, ненавидели, придумывали небылицы, не хотели верить в его непричастность к мошенничеству, подозревали и тут же оправдывали. Но как бы там ни было, уважение все же перетянуло чашу весов. Одесский издатель Сапожников выпустил критико-биографический очерк с иллюстрациями Фиминых работ. Эта публикация послужила мастеру прекрасной рекламой. Заказы посыпались как из рога изобилия.

Господин Гендлер после скандала затаился на полтора года в тюрьме, но вскоре о нем вновь услышали в Европе. Торговец колониальными товарами бездомной дворнягой бегал по Старому Свету и «метил территории» фальшивками. В Германии он развернул активную торговлю не только «древними» артефактами, но и…

Какой художник не мечтает, чтобы мошенники подделывали его работы еще при жизни! А у Фимы таки было!

Народ любит свежие новости и охотно их обсуждает, но, к счастью, все когда-то заканчивается.