В этот день Фима уже не пошел в салон. До самого вечера он слушал рассказы Марка Абрамовича, давая ему возможность первый раз за несколько лет выговориться. Ефим ему верил. Верил и жалел. От былой амбициозности не осталось и следа. На смену ей пришли сарказм и насмешка. Даже деньги не придали ему уверенности в чужой стране. Прощались долго. Изрядно захмелевший Левинзон то и дело обнимал Фиму, несколько раз собирался уходить и снова возвращался.

– Марк Абрамович, вы хотите мне что-то сказать?

– Нет, – неуверенно ответил Левинзон, переминаясь с ноги на ногу.

Он явно нервничал. Руки в карманах постоянно двигались, словно искали закатившуюся под подкладку мелочь. Несколько секунд он молча глядел на Ефима и лишь потом решительно произнес:

– Дайте руку.

Будучи увереным, что Левинзон хочет попрощаться, Ефим тут же выполнил просьбу.

Левинзон разжал кулак, и Фима ахнул. На веточке черного коралла сидела и переливалась всеми цветами радуги его замечательная муха.

– Возьмите. Я не мог допустить, чтобы ее купил кто-то другой. Работа выполнена мастерски! В ней душа и полет юного гения. Даже если вы сделали после нее десяток подобных, больше чем уверен, ни одна из них не выглядела как эта. Я угадал?

– Так и есть. К сожалению, творческие муки не поддаются повторению, поэтому копии в большинстве своем проигрывают оригиналам. Они почти бездушны.

– Обещайте никогда ее не продавать и хоть изредка вспоминать меня добрым словом. – Марк Абрамович слегка хлопнул Фиму по плечу и постарался улыбнуться: – Вот, теперь я могу спокойно ехать домой, чего и вам желаю, господин Разумовский.

Левинзон подозвал извозчика и быстро зашагал к экипажу.

– Передавайте от меня привет Мэри и целуйте деток! – крикнул он уже на ходу.

Фима долго махал ему вслед и благодарил Бога за удивительную во всех отношениях встречу.

* * *

Невероятно, но тень Гендлера словно преследовала мастера. В один из дней известный миллионер и коллекционер старины, господин Боргер, пригласил Ефима к себе в гости.

– Згдавствуйте, господин Газумовский, – радостно произнес он, проворно шаркая худыми ногами навстречу гостю. – Гад, очень гад с вами познакомиться! Если бы ви знали, какую честь мне оказали, посетив мой скгомный дом.

«Скромнее некуда», – подумал Фима, разглядывая старинные полотна в золоченых рамах.

– Как вы находите Пагиж?

– Первый раз вижу такой красивый город, реб Боргер.

– О, увеген, ви себе даже не пгедставляете, насколько он кгасив! Здесь каждый дом – шедевг. Я еще не говогю за внутги! В Пагиже очень-очень много богатых людей, и они почти все любят и ценят кгасоту. Идемьте, что я вам сейчас покажу! Скажу сгазу, пгигласил вас не для похвалиться. Мне нужно знать автогитетное мнение. Я видел ваши габоты, на них есть куда посмотгеть долгим взглядом. Как вам удается делать такие мелочи? Откуда згение для ювелигных выкгутасов?

– Наверное, это Божий дар, реб Боргер. Я могу на одном квадратном миллиметре выгравировать десять букв без лупы и очков.

– Это невегоятно! Вы – вигтуоз!

– Спасибо. Мне приятно, что вы так высоко цените мои способности.

– Да с таким дагом, как у вас, вечного вам здоговья и увегенной гуки. Вам нужно габотать и габотать на гадость людям! Если Господь дал талант, его нужно использовать. Он же попгосит за него отчитаться.

– Я стараюсь.

– Это видно. Пгостите, заболтал вас. Хочите гюмочку коньяку?

– Спасибо, я не пью.

– Згя. Полезно для сегдца.

– Возможно, к старости я позволю себе.

– Господин Газумовский, я понял, что ви намекиваете на мои года, и не обижаюсь. Дуться на пгавду глупо, потому как это пги-го-да. Идемте в кабинет.

Кабинет у Боргера был шикарный, как и весь его дом. Огромные стеллажи орехового дерева были доверху заставлены книгами и древними артефактами. Настольная лампа из малахита мягко освещала натуральную кожаную обивку столешницы. Серебряные часы со знаками зодиака вместо цифр, нож для вскрытия писем в виде стрекозы, ажурная карандашница! Налицо все атрибуты дорогого уюта.

Если кто-то подумал, что Фиму тяготила увиденная роскошь, извините, пожалуйста, и отойдите в сторонку! Он сам ее создавал и знал в ней толк! Фима оценил антураж и принял приглашение присесть в мягкое кресло.

– Сейчас-сейчас, – бормотал себе под нос Боргер, шарясь в шкафу, как амбарная мышь. Он что-то долго переставлял с места на место и наконец-то достал резную шкатулку.

– Вот, – с волнением в голосе произнес он, открывая крышку.

На дне шкатулки красовалось золотое колье со сценами из греческой мифологии. Как и тиара, оно было разделено на три фриза. Верхний украшал растительный орнамент, на среднем отчеканены сцены из скифской жизни, а на нижнем, вытянутом книзу, два грифона, от которых в противоположные стороны расходился орнамент из виноградных лоз.

– Красиво сделано, – ухмыльнулся Фима.

– Только и всего? – недовольно произнес Боргер.

– Неприлично нахваливать свою работу.

– Как! Это ваших гук дело? – вскрикнул коллекционер.

– Вы не ослышались. Я сделал его сразу же после тиары. Видите, она выполнена в том же стиле и так же имеет три фриза.

Боргер прикрыл глаза правой рукой и с отчаянием в голосе прошептал первую строку из молитвы «Шма Исраель».

– Вот. Вот вам кагандаш с бумагой. Гисуйте. Гисуйте все, что ви создали после тиагы.

Фима безропотно сделал наброски скульптурной группы «Ахиллес и Минерва», ритона, горельеф со скифскими фигурками и большой золотой вазы, украшенной козьими головками по краям и льющимся из нее вином.

При виде рисунков Боргер побледнел и рухнул в кресло. Его толстая нижняя губа затряслась, как студень на тарелке. Он что-то пытался сказать, но вместо бурной речи смог только выдавить из себя:

– Пожалейте, я такой же евгей, как и ви…

Фима не очень понимал, что происходит, поэтому терпеливо ждал, когда же коллекционер придет в себя и сможет объяснить причину столь ярких эмоций.

– Господин Газумовский, – наконец произнес он. – Все эти вещи находятся в этой комнате. Гендлег оставил их в залог.

– В отличие от меня, вам повезло.

– Шутите над стагым больным человеком?

– Совсем нет. Гендлер пообещал мне четыреста рублей, и я жду их по сей день.

– При чем здесь ваши деньги! Какая сволочь! Я отдал ему оггомную сумму за сокговища скифов, а он мне сунул подделку!

– Мне жаль, но я тоже не знал дальнейшей судьбы этих вещей.

В отличие от Боргера, Фима радовался такому исходу. Теперь, когда чудным образом нашлись его работы, их можно было бы выставить в салоне! Они будут прекрасным дополнением к миниатюрам.