Лишь бы не переиграть…

Я выбрал зигзагообразный маршрут, с таким расчетом, чтобы все время держать Анубиса в поле зрения. Но странное дело: он лишь взглянул на меня мельком и отвернулся. Притворяется? Не знаю, не знаю…

Когда за мной закрылась дверь туалета, я с облегчением привалился к стене. У меня даже ноги дрожали.

Легче войти в реку с крокодилами, нежели прогуливаться на виду у Анубиса.

С первыми все заранее известно. Тварь, она и есть тварь, – всегда голодная и готова к нападению в любой момент. А что касается Анубиса, то можно только гадать, когда и где он нанесет свой разящий удар.

Я стал возле выхода и сделал вид, что решил покурить здесь в тишине и спокойствии. Время от времени я приоткрывал дверь и смотрел на Анубиса. Его стол с моего "наблюдательного" пункта был виден во всех подробностях.

"Мистер Смерть" сидел как засватанный. Казалось, что он поглощен только разговорами и едой. Анубис даже улыбался и поднимал тосты. Вот сволочь! Ну и нервы…

Но почему он не глядит в мою сторону? Наверное, уверен, что я никуда не денусь. И то верно: из туалета можно выбраться только через сливное отверстие унитаза.

И лишь когда я докуривал третью сигарету, до меня, наконец, дошло, что Анубис все-таки смотрит, но по направлению сектора, где расположен мой столик.

Ему что, Марья понравилась!? Не хватало еще, чтобы он решил завязать с нею знакомство и попытался затащить в свою постель. Убью гада! Тогда точно убью.

Плюнув с досады, я решительно покинул помещение туалета и снова поплыл обратно, изображая парусник, попавший в шторм. Анубис даже не удосужился взглянуть на меня. Это обстоятельство радовало, но не до потери штанов. Если он нацелился на Марью… Блин!

– Нужно закругляться, – решительно сказала Марья, когда я сел на свое место.

– Это почему?

– Мне кажется, вам уже хватит.

Она многозначительно указала глазами на графин с водкой.

– А еду и выпивку заберем с собой? Тут еще припасов на добрый час хорошего застолья. И кстати, не мешает под занавес выпить чашечку кофе и съесть мороженное.

– Не будем забирать. Оставим.

– Марья, это преступление! Стол влетел мне в круглую копеечку, и теперь ты хочешь, чтобы я оставил сие дорогое великолепие халдею!? Нет уж, дудки. Гулять, так гулять.

– Вот уж не думала, что вы такой жадный.

– Рачительный. Не жадный, а рачительный. Это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

– Наверное, у вас в роду были кулаки.

– Скорее всего. А может, купцы. Иначе откуда бы у меня взялась коммерческая жилка?

– Вот потому ваших дальних предков и раскулачили.

– Не понял…

– Объяснить?

– Конечно. Я люблю исторические экскурсы.

– А вы не обидитесь?

– Марья, о чем базар…

– Ловлю на слове. – Марья лукаво улыбнулась. – Вы очень нерешительный человек. Я бы даже сказала – ретроград. А в бизнесе нужно подметки рвать на ходу. Риск всегда окупается. Нельзя сидеть сиднем за воображаемой стеной.

– Спасибо, дорогой сэнсэй.[19]– Я церемонно склонил голову. – Учту на будущее. Кстати, я уже "рвал подметки". Вспомни Висловского. Но причем здесь мои предки?

– Будь у них большой коммерческий талант, они сразу бы почуяли, чем пахнет мировая война и революция.

И перевели бы свои капиталы в заграничные банки. Так, кстати, сделали многие. Почему-то об этом официальная история умалчивает.

– Да-а-а… – протянул я мечтательно. – Это было бы здорово. Блеск!

– Вы мечтаете уехать за рубеж?

– А кто этого не хочет? Только с моим хилым капитальцем там делать нечего. Будь мои предки посообразительней, я бы сейчас на Женевском озере чаи гонял и в ус не дул. Виллы в Швейцарии и Монако, счет с крупной цифирью и множеством нулей в надежном банке, тачка, изготовленная по спецзаказу…

Живи – не тужи. Никаких тебе бандитов, рэкета, грязных бомжей, продажных политиков, митингов, войны… Мечта, кто понимает.

– Вы это серьезно?

– Марья, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

– Тогда вы не патриот.

– А кто сказал, что я имею какое-то отношение к этому слову?

– Ну как же… – Марья опешила.

– Понятно. Как бывший военный, когда-то принимавший присягу, я должен вскакивать в шесть утра и стоять навытяжку, пока играют гимн страны. А при виде красного боевого знамени я просто обязан рыдать от умиления.

– В таких вопросах не шутят, – сказала Марья с серьезным видом.

– А я и не шучу. Сейчас слово "патриот" приравнивают к слову "националист" и считают бранным. Ни больше, ни меньше. Учитывая новые веяния, я стараюсь перестроиться. Чтобы меня не обвинили во всех смертных грехах и не приклеили соответствующий ярлык. А теперь возражай, если сможешь.

– У меня нет слов…

– Значит, я тебя переубедил.

Я весело рассмеялся.

– Черт побери, о чем мы болтаем!? Марья, давай поговорим о любви. Благо атмосфера как снаружи, так и внутри, – я похлопал себя по животу, – к этому располагает.

– Да ну вас! – Марья изобразила обиду. – Я не могу понять, когда вы шутите, а когда говорите всерьез.

– Марья, я серьезен только в двух случаях…

Я многозначительно умолк.

– В каких именно?

– Любопытно?

– Еще как.

– Во-первых, когда сплю…

– Максим Семенович!..

– Дай договорить. Нет ничего на свете более серьезного, нежели сон. Я в этом имел возможность убедиться не один раз, притом на собственном горьком опыте. Поэтому я особенно тщательно и с полным сознанием важности момента отношусь ко всему комплексу "сонных" мероприятий. Это и надежно защищенное жилище, и удобная постель, и чистое накрахмаленное постельное белье, и хорошая звукоизоляция, и бутерброд с молоком или кефиром на ночь, и еще кое-что, весьма существенное… иногда.

– Согласна. Пусть так. А во-вторых?..

– Во-вторых, дорогая Марья Казимировна, я очень серьезно отношусь к проблемам, от которых зависит продолжительность моей жизни.

– Может быть…

В голосе Марьи явственно прозвучало сомнение.

Наверное, она решила, что я и впрямь наклюкался, и что меня понесло. Судя по всему, Марья давно уверилась в мысли, что я не в состоянии как следует защитить ни фирму, ни себя.

Но я сказал ей чистую правду. Иначе мне не удалось дожить бы до своей воинской пенсии.