Алекс повернулся к заднему сиденью и весело спросил:

– Ну что, народ, посмотрели, понюхали, презентацию провели – может, обратно? К ужину дома будем.

– Ну во-от, – протянула Ксюха.

– Ну… Окей, – сказал Матвей неуверенно.

– Нет уж, – бодро сказала Саша, подавляя вздох. – Гулять так гулять. Поехали в парк, вон туда выезжай и до упора, а потом к папе, он там недалеко как раз, сказал, через час освободится.

Папа позвонил через сорок минут, очень вовремя: Саша с друзьями исчерпали программу, прочесав парк в обе стороны и сфоткавшись на фоне легендарных дураков с гитарой и остальных памятников, а небо посерело, зарычало и принялось противно плеваться.

Своевременность папа компенсировал неуместностью: он предложил Саше пообедать вдвоем, запросто так, по-семейному. Саша, ежась от капель и стыда, вполголоса напомнила, что вообще-то она тут с друзьями, бросить которых как-то не айс. Папа расстроился, в основном из-за своей забывчивости, но быстро нашелся и предложил пообедать всей толпой. Толпа согласилась.

«Ничо точка, что ли?» – допытывалась Ксюха, но Саше название кафе было незнакомо. «Я вообще-то не любительница», – напомнила она Ксюхе. «О да, ты профессионалка», – ответила та, фыркнув. Саше опять представилось черт-те что, и она почти уже ответила, но, зыркнув на Алекса – перед ним почему-то было уже неудобно, – смолчала. Алекс не заметил, но улыбнулся эдак одобрительно. Саша снова разозлилась – и опять на себя.

Кафе оказалось на топе, с утонченной кухней и вычурным интерьером, в который папа удивительно вписывался. Он, как и мама, здорово изменился. Правда, не помолодел или похорошел, а посолиднел, и не в свинотно-чиновничьем стиле, а как-то наоборот, в корпоративно-западном: похудел, подобрался, даже надел очки, выглядевшие очень дорогими и очень хорошо сочетавшимися с костюмом.

Папа всю жизнь вынужден был подчиняться дресс-коду и всю жизнь взламывал этот код блестяще и непринужденно, так, что любой пообщавшийся с ним через пять минут поклялся бы, что собеседник был в джинсах и кофте, а вовсе не в официальном пиджаке. Теперь папа был в однозначно деловом костюме, и забыть, как ладно и свободно сидит на нем этот костюм, было так же невозможно, как и забыть, как в этом костюме ладно и свободно сидит папа. Саша указала примерно на это, неловко рассмеявшись. Папа попытался отшутиться, но замечание ему понравилось.

Алекс, похоже, понравился ему куда меньше, а Ксюха с Матвеем и вовсе ой. Папа этого не подчеркивал, но и не скрывал. Он просто перестал обращать на компанию дочери внимание сразу после знакомства и рассадки за столом, целиком посвятив все внимание Саше. Старательно, как урок отбывал.

Повинность светской беседы с остальными участниками обеда взял на себя рослый дядька, встречавший ребят на пороге кафе вместе с папой. Дядька сказал, что его зовут Георгием Никитичем и что он давний знакомый отца, который помнит Сашу еще вот такой. Саша Георгия Никитича ни вот таким, ни каким-то другим не помнила, поэтому пропустила мимо ушей и эти слова, и все остальные. Тем более что папа особо продыху не давал, придумывая все более изощренные, удивительные и излишние вопросы по поводу того, как там Саша живет, чего себе думает и к чему стремится.

Георгий Никитич тем временем смущал и унижал Алекса, отвлекаясь только на еду, которую потреблял быстро, но нарочито громко, пыхтя, подстанывая и совершенно не стесняясь этого. Унижал удивительно элегантно, ироническими уточнениями, паузами и мимикой. Алекс имел неосторожность с места в карьер завести речь о перспективах выборной кампании, увязав ее успех со своими тестерами, а также блеснуть происхождением. Саше, кстати, происхождение Алекса тоже было очень интересно, так что она пыталась услышать хоть что-нибудь за железным потоком папиных вопросов, но поняла лишь, что Алекс – племянник какого-то начальника областного уровня, очень важного и репутационно неоднозначного – об этом можно было судить по загадочной улыбке Георгия Никитича.

Впрочем, именно эта улыбка Алекса не смутила – привык, видать. Но нежелание собеседников поддерживать разговор по существу его озадачило, в том числе очевидностью и тефлоновой какой-то неисправимостью. То ли обаятельная железа за день выдохлась (просившийся тезис про победу обоняния над обаянием Саша брезгливо отмела), то ли просто аудитория была неподходящей. Папа, на миг холодно отвлекшись, кивнул и небрежно сунул в карман подсунутый тестер – большего Алекс не добился. Георгий Никитич тестер не взял и раз за разом умело сворачивал попытки Алекса продемонстрировать действие прибора, обосновать его востребованность на проблемных территориях или просто уточнить, как папа собирается строить экологическую политику в случае победы. После очередной попытки, пятой, кажется, Алекс понял, что продолжать бессмысленно, и умолк, будто перетащив на свое лицо улыбку Георгия Никитича – который вмиг стал очень серьезным, перестал пыхтеть и отложил столовые приборы.

Саша даже уловила этот миг: он пришелся на удачную наконец-то попытку Матвея влезть в беседу умных людей. Мальчик давно собирался с репликами, временами судорожно принимался дожевывать очередной кусок, чтобы уронить веское слово – но собеседники не оставляли для такого слова ни щелочки, так что Матвей, вздохнув, отсекал следующий кусок стейка – который снова дожевывал со всей стремительностью. И так раз за разом, пока Алекс не сказал: «Ну окей, подождем, мы всегда открыты для диалога». Тут Матвей и сообщил поучительно:

– А других вот предложение Алекса, между прочим, заинтересовало.

Алекс бросил выразительный взгляд на приятеля. Георгий Никитич задумчиво повторил:

– Других?

– Ну с кем Елена Игоревна… – начал Матвей и осекся. Саша, кажется, даже услышала звук пинка под столом, хотя Алекс все так же, особо не двигаясь, продолжал изучать чеканный профиль приятеля.

Вот тут Георгий Никитич беззвучно и сбросил вилку с ножом. А папа прервал рассуждение про целесообразность магистратуры, а также аспирантуры и глянул на Сашу вопросительно.

Саша сказала:

– Мама привет передает.

– Спасибо, – сказал папа. – Как она?

– Хорошо, – честно ответила Саша. – Пап, а вы совсем, что ли, не?..

– Вот и хорошо, – констатировал папа и лицом показал, что не здесь и не сейчас.

И нигде и никогда, подумала Саша, но не разозлилась, а тяжело опечалилась. Ну взрослые люди, чего они так.

Завершился обед в деловитом молчании, которое изредка расцвечивала Ксюха, обрадованная возможностью поговорить, но слабо представлявшая себе круг тем, значимых для аудитории. Ее, как обычно, это не слишком тормозило.

Георгий Никитич потребовал счет и лично оплатил его, не позволив Алексу поучаствовать даже чаевыми, хотя тот настаивал, – пояснил, что беседа была очень полезной и перспективной. Папа посмотрел на него непонятно, Алекс тоже. Георгий Никитич улыбнулся, спросил у папы, может ли взять машину, попрощался с мужским полом за руку и убежал, извинившись.