бросить своего бойфренда Реджи, учившегося по соседству, – словом, идеальную жизнь, какую представляла в средней школе: колледж, замужество и дети – потому, что хотела сделать что-то по-настоящему захватывающее. Вместо этого она ждала выходных, которые проводила с Реджи. Будучи девушкой из хорошей семьи, она выбрала «Барбизон» из-за репутации, того, что его одобряют родители, и расположения в безопасном районе. Рассказывая свою историю, она заговорщицки пододвинулась к Гейл.

Однако Дженни не особенно любила вестибюль отеля, где толпились мужчины, чтобы «отдохнуть и поглазеть на хорошеньких девушек». Проблема заключалась в том, что иногда они увязывались за девушками, выходя с ними за двери отеля и на улицу, где, как предупреждала одна из постоялиц «Барбизона» другую, «это может случиться на углу улицы – на любом». «Это» – приставания, даже нападения. После ужина Дженни оставила Гейл, и юный репортер «Нью-Йорк Пост» принялась прогуливаться по вестибюлю. Она видела парочки, смеясь, уходившие на вечерний променад, большую компанию девушек, направлявшихся в кино: Оскар трепал каждую по щеке, широко улыбаясь. Гейл прислушалась.

– Все они одинаковые. Хотят соблазнить тебя, – поучала молодая женщина другую, глазея на чьего-то кавалера.

– Но, мама, я хочу приехать домой, – шептала другая в телефонной будке.

– Мне писем нет? – спросила некрасивая девушка в белых гольфах, когда почтовый служащий вручил другой девушке внушительную стопку писем и газет из родного города.

Гейл вышла побродить по Лексингтон-авеню; начался дождь.

Задание, данное Гейл Грин «Нью-Йорк Пост», звучало так: «пожить среди них», «одиноких молодых женщин», «храбро скрывающих» красноречивые свидетельства своей непростой жизненной ситуации. Разнообразные впечатления от этого вылились в серию очерков. Гейл приглашала читателей постоять рядом с ней в вестибюле «Барбизона», посмотреть и послушать.

«Застывшая улыбка надежды и ожидания.

Пенящийся бокал дайкири на подносе у ее двери.

Старая дама, бранящая ее за хихиканье перед телевизором.

Печенье и пустые разговоры за чаем.

Стекло на двери телефонной будки, к успокоительной прохладе которого она прижимается мокрым от слез лицом.

Слезы тоски по дому. Ласковая улыбка одобрения» [7].

Вот такой была «Нерассказанная история Нью-Йорка», обещанная «Нью-Йорк Пост» и написанная Гейл Грин в 1957 году.

* * *

Субботним вечером везучие постоялицы «Барбизона» (назовем их Грациями) спускались на лифте в вестибюль в бархате и мехах, где, волнуясь, ждали кавалеры. Миниатюрная лифтерша кричала: «Вверх, вверх, вверх!», отправляясь за очередной порцией счастливиц. Вторая половина, те, кому повезло меньше, собрались в комнате отдыха, слушая Перри Комо: «И ты поймешь, что счастье твое ⁄ Совсем недалеко ⁄ Прямо на заднем дворе». Самое забавное, писала Гейл, мало кто догадывался, что Перри Комо мог быть прав и лучше всего им было бы в родном городе, а не здесь. Одна темноволосая девушка тянула пряжу (она вязала свитер), две красотки собирали пазл. Все они собрались в крошечной комнате отдыха на самом верхнем этаже. Через пару минут какая-нибудь из девушек вскакивала с боевым кличем: «Ка-ак же я проголодалась!» Как и те, кто был до нее и будет сразу после, она пересчитывала мелочь и бежала к лифту, ведущему к магазинчику в вестибюле и, как думала Гейл, «за чем-нибудь питательным, сладким и с кремом, чтобы заглушить пустоту, ошибочно принимаемую за голод».

Однако на следующий день пришло воодушевление: в обшитом дубовыми панелями актовом зале в бельэтаже – там, где обычно подавали чай и где девушки в папильотках смотрели по телевизору «Очень позднее шоу», – ожидался свадебный прием. Замуж выходила одна из постоялиц «Барбизона»: венчание происходило в церкви по соседству, после чего она отмечала у себя «дома». Одна из барбизонских подруг новобрачной, Эллен, толковала это как знак того, что «надежда есть для всех». Невесте было двадцать шесть (старуха!), а будущему мужу аж сорок пять. «То есть теперь у нее есть работа, дом, муж и машина – и все за один год!» (Позже другая постоялица задавалась вопросом: а так ли хорош вожделенный приз, если жених ростом ниже, чем невеста?) Эллен, ученица Кэти Гиббс, жила на одном из трех зарезервированных для ее курсов этажей: там, где за постоялицами круглосуточно надзирали, велели гасить свет в положенный и довольно ранний час и после наступления темноты вели книгу уходов и возвращений. Она всегда носила обязательные чулки, туфли на высоких каблуках и непременную шляпку, и, что куда хуже, «девушкам Гиббс» запрещалось носить свитеры: они-де подчеркивали формы. В среднем у Эллен было по кавалеру в месяц.

Иногда вечерние развлечения сводились к подсматриванию за обитателями дома напротив «Барбизона»: женщиной в красной фланелевой ночной сорочке и мужчиной, разгуливавшим в боксерских трусах. Также всегда можно было посмотреть телевизор; в отеле их имелось два. Гейл сидела перед телевизором [8] в вечер ковбойских фильмов. Девушки устраивались в кресла с подушками и ставили ноги на деревянные скамеечки. Молодые и старожилы вечно бранились из-за того, что смотреть и кто как себя ведет. Перед входом в комнату, где располагался телевизор, висело объявление, запрещающее курить и приносить с собой еду и напитки, но никто не обращал на него внимания. На восемнадцатом этаже, в единственной комнате отдыха, куда можно было привести кавалера после получения пропуска на стойке регистрации, было тихо. Гейл прошла через комнату к террасе и посмотрела на светящийся неоновым светом город. Увидев с южной стороны разом здания Эмпайр-стейт и Крайслер, Гейл внезапно осознала, что находится в самом центре Манхэттена.

Анну Гейл встретила во время чаепития в зале. В отличие от прочих, Анна сама проявила инициативу и представилась Гейл. Она была самопровозглашенным аниматором «женской крепости» и немедленно поинтересовалась, на каком этаже живет Гейл [9]. И достала блокнот. Сама Анна обитала на пятом, где, по ее словам, они «отлично веселились». В общем, на пятом этаже царило веселье. Но Гейл жила на десятом. Анна принялась листать блокнот, попутно заметив, что номера 774-го давно не видно, а потом, просияв, вспомнила, что знает одну жиличку с десятого: номер 1090 – Гейл просто обязана была с ней познакомиться! В номере 1090 жила Сильвия. Сильвия, «с одутловатым, бесцветным лицом», оказалась не в восторге, несмотря на то, что Анна настаивала, и загородила дверь, мешая им войти внутрь. Мельком Гейл заметила в номере наполовину распакованный чемодан, горы одежды, пустую бутылку из-под вина, а на комоде – целый арсенал флаконов и флакончиков. Сильвия была из Филадельфии, медсестра: «Мать Грейс Келли сказала, что это лучшее место, чтобы остановиться в Нью-Йорке». Гейл вспомнила недавно увиденные в магазине солнцезащитные очки, снабженные табличкой: