до поворота. Там их нагнала пустая телега, и хозяин ее предложил подвезти их до ближайшего города. Они с благодарностью приняли предложение и через полчаса оказались у дверей гостиницы. Узнав, что дилижанс уже уехал, они наняли экипаж и прибыли в Труро поздно вечером. На протяжении всего пути – с момента, когда они покинули почтовый городок Портдженны, и до приезда в Труро – не было и намека, что за ними кто-то наблюдает.

В пять часов пополудни они вошли в контору дилижансов, чтоб узнать, в какое время отправляется дилижанс в Экстер. Им сообщили, что один отправится через час, а другой – завтра в восемь часов утра.

– Ты же не уедешь сегодня? – умоляющим голосом спросил старик. – Ты подождешь до утра.

– Нет, лучше ехать сегодня, иначе, я боюсь, решимость моя исчезнет, – ответила Сара.

– Но ты так бледна, утомлена и слаба.

– Я никогда не бываю сильнее. Не надо, дядя! Мне и так тяжело.

Дядя Джозеф тяжело вздохнул и больше ничего не сказал. Они перешли дорогу и направились к дому. Веселый мужчина в лавке полировал деревяшку, сидя в той же позе, в которой Сара увидела его, когда впервые заглянула в витрину. У него были хорошие новости о нескольких новых заказах, но дядя Джозеф слушал его невнимательно и без привычной улыбки на лице.

– Если бы у меня не было магазина и заказов, я мог бы уехать с тобой, Сара, – сказал он, когда они с племянницей остались одни. – Присядь и отдохни, дитя мое, а я позабочусь о чае.

После чая старик вышел из комнаты и через несколько минут, вернулся с корзинкой в руке, которую не позволил забрать носильщику, пришедшему за багажом Сары.

Музыкальная шкатулка по-прежнему была убрана в дорожный кожаный футляр. Старик расстегнул ремешок и поставил шкатулку на стол рядом с собой. Его взгляд нерешительно скользнул по Саре; он наклонился вперед, его губы слегка дрожали, рука беспокойно теребила замок футляра.

– Ты услышишь небольшое прощание. Небольшая прощальная ария Моцарта. Пройдет много времени, Сара, прежде чем шкатулка снова станет играть для тебя.

Он выбрал мелодию, которую Сара слышала в вечер своего приезда. Какая глубина печали таилась в этих простых нотах! Какие скорбные воспоминания о прошлых временах наполнили сердце по велению этой пронзительной мелодии! Сара не могла набраться смелости и поднять глаза на старика – они могли выдать, что она думает о тех днях, когда шкатулка, которой он так дорожит, играла эту мелодию у постели его умирающего сына.

Мелодия закончилась и началась снова. Только теперь ноты сменялись все медленнее, интервалы становились все больше, а затем мелодия и вовсе прекратилась. Что-то сломалась в механизме шкатулки. Прощальная ария Моцарта замолкла внезапно, как сорвавшийся голос.

Старик вздрогнул, серьезно посмотрел на племянницу и накинул кожаный чехол на шкатулку, словно желая спрятать ее от глаз.

– Музыка также остановилась, – прошептал он по-немецки, – когда умер маленький Джозеф! Не уходи! – быстро добавил он по-английски, и Сара не успела удивиться необыкновенной перемене, произошедшей в его голосе и манерах. – Не уходи!

– У меня нет выбора. Ты же не считаешь меня неблагодарной? Утешь меня, ответив на этот вопрос.

Он сжал ее руку и поцеловал в обе щеки.

– Нет, нет, дитя мое, но я думаю, что тебе было бы лучше остаться у меня.

– У меня нет выбора, – печально повторила она.

– Значит, пришло время расстаться.

Лицо его, потемневшее от сомнений и страха, когда закончилась музыка, стало еще более грустным. Он поднял корзину, которую так бережно держал у ног, и молча направился к выходу.

Они пришли на станцию в тот момент, когда кучер уже садился на козлы; на прощание оставалось немного времени.

– Да хранит тебя бог, дитя мое, – произнес дядя Джозеф, сдерживая слезы. – Я буду молиться, чтоб он привел тебя назад ко мне, целую и невредимую. Возьми эту корзинку: тут несколько вещей, нужных для путешествия…

Его голос дрогнул на последнем слове, и Сара почувствовала, как его губы прижались к ее руке. В следующее мгновение дверь закрылась, и она сквозь слезы увидела дядю Джозефа, стоявшего в толпе зевак, собравшихся посмотреть, как уйдет дилижанс.

Когда они отъехали немного от города, она смогла вытереть глаза и заглянуть в корзину. В ней лежали горшочек варенья и ложечка, маленькая инкрустированная шкатулка, кусок сыра, французский багет и пачка денег на которой рукой старика было написано: «Не сердись». Сара закрыла крышку корзины и опустила вуаль. До этого момента она не ощущала всей горечи расставания. О, как тяжело было отказаться от приюта, который предложил ей единственный в этом мире друг!

Пока она размышляла об этом, старик закрывал дверь своего одинокого дома. Его взгляд остановился на чайнике на столе и пустой чашке Сары, и он снова зашептал про себя на немецком:

– Музыка также остановилась, когда умер маленький Джозеф!

Книга V

Глава I

Старый друг и новый план

Утверждая, что мальчик, которого они видели на болоте, преследовал их до самого города, Сара была совершенно права. Проводив их до гостиницы и убедившись, что они не намерены продолжать путешествие в этот вечер, Джейкоб вернулся в Портдженнскую Башню, доложил обо всем дворецкому и экономке и получил обещанную награду.

В тот же вечер миссис Пентрит и мистер Мондер принялись сочинять письмо к миссис Фрэнкленд, в котором извещали ее обо всем произошедшем в доме с минуты появления странных посетителей и того времени, когда за ними затворилась дверь гостиницы. Письмо, разумеется, было усеяно цветами красноречия мистера Мондера, а потому было бесконечно длинно и до крайности запутанно.

Нет нужды говорить, что письмо, со всеми его недостатками и нелепостями, было прочитано миссис Фрэнкленд с глубочайшим интересом. Ее муж и мистер Орридж, которым она сообщила его содержание, были поражены и озадачены им не меньше, чем она сама. Хотя они предполагали, что миссис Джазеф может появиться в Портдженне, но не ожидали, что это произойдет так скоро. Удивление их еще более возросло, когда они прочитали рассказ о дяде Джозефе. Теперь к тайне миссис Джазеф и Миртовой комнаты добавился еще иностранец. Письмо читали снова и снова, критически разбирали абзац за абзацем. Доктор постарался вычленить все факты, содержащиеся в нем, из массы красноречивого пустословия мистера Мондер. И наконец все единодушно признали, что это самое странное, самое запутанное и непонятное послание, которое когда-либо начертала рука смертного.

Первое предложение действий поступило от Розамонды. Она считала, что ей и ее мужу – разумеется с ребенком – необходимо немедленно