На горизонте показался первый из Ковчегов. Его борт откинулся, и из черного проема хлынула железная армия вторжения. Первыми в бой ринулись кадавры. Они погружались в волны и шагали к берегу по дну.

Стоило защитниками сплотить ряды, как борта Ковчегов ощетинились рядами жерл. Из них на берег пролился огонь. И еще раз. И еще.

Темнота.

Набегающая волна колышет обожженное с краев знамя. Чуть поодаль всадник, придавленный мертвой лошадью. Разломанный, нет, разорванный пополам, поваленный щит на катках. Из-под обломков щита торчит обугленное крыло.

Вода бухты Никт, именуемой с тех пор Бухтой Скорби, потемнела от крови и копоти.

Здесь армия Пяти Народов потерпела первое сокрушительное поражение.

16

— Высадившись в бухте Никт, легионы Опустошителя двинулись на северо-восток. Не встречая на своем пути препятствий, они достигли Толоса — первого города людей на Акмеоне.

Толос Гордый. Толос Первородный. Термы и акведуки, гробницы героев на вершинах башен, цирк, славный колесничными боями.

Все, что осталось от того Толоса, с избытком поместится на дюжине гравюр, иллюстрирующих «Хроники былого». Остальное — прах, пыль, пепел.

— Тарту взяли Толос штурмом. Истребили его жителей. И разрушили город до основания.

Минутой молчания Серо Фалин отдал дань скорби городу поэтов и философов.

— Так пал Толос Первородный, — продолжил князь. — И восстал Толос Проклятый. Механическая цитадель Автократора, возведенная его рабами из трех разобранных Ковчегов. Город-машина. Город-ловушка. Главный оплот Врага.

Якош смотрел на гигантские зубчатые колеса и вращающиеся пушечные башни Толоса. На его печи и плавильни, на рвы, полные лавы и кипящих ядов. В его голове крутилось, что совсем недавно он видел упоминание о Толосе Проклятом. Совсем недавно.

Но где? И какое именно?

— Когда дым из недр Проклятого Города одел в траур Небеса, армия Опустошителя двинулась на юг, — продолжал князь Серо. — Ее цель, как утверждает мой побратим, граф Тойво, — была опушка Мирового Леса, северная оконечность Провала. Автократор стремился к крупнейшему из осколков Мертвой Звезды.

А пришел к первому своему поражению..

В первое мгновение лорду Белину показалось, что он видит зеленое море древесных крон. Но глаз выхватил в колыхании зелени штандарты знамен, похожих на огромные листья. Сами «деревья» были одеты в плащи и доспехи, на вид — из коры и тех же листьев-громадин. Их лица — величественные, красивые, совсем человеческие — смотрели на приближающихся рабов Опустошителя. Без страха. Без ненависти.

Дриаты. Народ Леса. Первенцы Акмеона. Сила, сломавшая хребет Врага в той полузабытой за давностью лет войне.

— Жизнь превозмогла смерть, — торжественно сказал князь. — Дриаты встретили армию Автократора на опушке Леса и разбили ее.

17

— Но война на этом не закончилась. С переменным успехом она продолжалась еще семьдесят лет. Пока в финальной битве сокровенная ярость флогеронов не затопила окрестности Толоса Проклятого.

В сменявшихся картинах древних времен Якош Белин видел, как флогероны утрачивают сходство со своими братьями — эронами.

Если в Бухте Скорби они выделялись лишь темными одеждами и перепончатыми крыльями, то с каждым днем войны с Опустошителем их все сильнее переполняла энергия Рубина. Камень Ярости, вместилище родовой магии флогеронов, сначала он изменил их облик. Они стали выше, некоторые превратились в настоящих гигантов. На головах у них выросли роговые гребни, лица вытянулись в зубастые пасти. Сама чешуя, когда-то мягкая и сверкающая, потемнела и стала походить на мелкие хищные зубы.

Потом Рубин изменил их сущность. В бою флогероны вспыхивали живыми факелами. Серпы — их излюбленное оружие — наносили страшные пылающие раны. Маги флогеронов топили врага в озерах лавы, сжигали в пламенных вихрях.

Темный огонь, веками таившийся в душах флогеронов, вырвался наружу. Никто и ничто более не могло загнать его обратно.

— В решающем сражении флогероны объединили свои силы и воззвали к глубинам земли. Они пробудили вулканы, спавшие тысячелетия вокруг Толоса. Дождь из серы и пепла продолжался двадцать один день. Потоки лавы проложили новые русла рек. Так Толос пал во второй раз.

В затянутом маревом небе над рухнувшим в глубины земли Толосом огненный хоровод. Флогероны празднуют победу.

Но что это? От хоровода отделяется огненное кольцо и, сжигая все на пути, падает на землю, катится валом ревущего огня.

Изумленные союзники пытаются закрыться силой Алмазов, развеять огонь ветрами, наконец, просто спастись бегством. Но все напрасно.

Немногих избежавших огня пожинают серпы налетевших следом флогеронов. Полноте, флогеронов ли? Сколь мало сходство с ночными жителями гор в этих духах яростной стихии, чья плоть состоит из бушующего жара.

— Так кончилась война с Опустошителем и вместе с ней время Народа флогеронов. И началось недоброе время Народа эрвидоров, — подвел итог Серо Фалин.

18

— Континент запылал, — рассказывал Серо Фалин. — Флогероны утратили разум и превратились в эрвидоров — духов огня и ярости, не знающих другой радости и другого занятия, кроме разрушения. Дриаты и эроны кое-как сдерживали их на границе Леса и Хребта. На севере, где властвовали вериди и тангу, власть эрвидоров слабела. Но Серединные Земли превратились в сплошное пожарище. Люди бежали из степей.

Бежали в Хамон, построенный выходцами из Толоса Первородного. Воды волшебного озера хранили город от ярости эрвидоров. Бежали в устье Саман-реки, где заложили новый город, оберегаемый морозной магией союзников-тангу. Те немногие, кто не захотел отсиживаться в городских стенах, вынуждены были искать помощи у древних Народов.

В обмен на верную службу дриаты, эроны, вериди и последние не утратившие себя флогероны учили нас магии Сердечных Камней. Слышать их, находить, говорить с ними. Одалживать их силу и обращать ее себе во благо.

Как говорили Тарту: «Все, что не убьет нас, сделает нас сильнее». За пятьдесят Лет Огня эрвидоры не убили нас. И мы стали сильнее. Намного сильнее.

19

— В то время браки между людьми и тангу не были редкостью. В городе Саман воин из знатного рода взял в жены женщину-тангу. У них родился сын. Его человеческое имя ныне забыто. Среди тангу его называли Кан.

Лицо князя Фалина стало задумчивым. Взгляд устремился вдаль.

— Мой неведомый слушатель, — сказал он. — В молодости я участвовал в состязаниях поэтов. Мы с юношами уходили в горы и там, под звездным покрывалом, до рассвета пили вино и пели песни. Не было разницы между князем и пастухом. Единственное условие — песня должна была родиться там и тогда, из плеска вина, из биения крови. На тех состязаниях я всегда побеждал. Мои победы пригодились мне позже — когда на совете князей я поднимал Гнезда на войну, когда ободрял бойцов. У меня всегда находились слова — для женщин, для друзей, для врагов. А теперь… теперь слова утекают от меня, как вино из пробитого меха.