Сам Патриарх Савва осуществлял общее руководство процессом, ни во что особо не вмешиваясь, только изредка диктовал секретарю цифры потерь, доносимые регулярно появляющимися курьерами в рясах, с нашитыми красными крестами. По подсчетам выходило, что больше всего пострадали артиллеристы – прорвавшиеся к орудиям барыги кое-где успели полностью вырубить расчеты. То, что сами при этом были перебиты, совсем не радовало – даже размен один к пятидесяти ложился на объединенное княжество тяжким грузом. Народу и так не хватает на реализацию далеко идущих планов, а тут еще… И не хочется приглашать чужих, хотя таковые имеются в преизбытке, и даже в очередь становятся, желая получить татинское гражданство. Взять хотя бы беженцев из разоренного Ордой Халифата – вполне приличные люди, а после того, как почти половину повесили за попытки разбоя и воровства, так и вообще самые законопослушные. Но чужие. Как там князь Николай говорит – менталитет другой? Пожалуй, верно… Взять любого местного мордовца, черемиса, арзю или мокшанца – откорми слегка, и через неделю от русса не отличить, разве что по говору. Да что там, даже из рыцаря иной раз удается человека сделать. Халифатцы же всегда останутся чужими. Если только новые поколения… Но нет времени ждать.

Из-за спин воинов охраны госпиталя донеслись тревожные крики. Раненые раздались в стороны, и четверо дружинников поставили перед Патриархом носилки.

– Это кто? – Савва удивленно вскинул брови.

На носилках, сделанных из двух копий и плаща, лежала громадная волчья туша, а оскалившаяся голова мирно покоилась в ногах. А рядом колыхалось в воздухе привидение, блеклое и тусклое в лучах заходящего, но все еще яркого солнца.

– Я есть Август фон Эшевальд. Вервольф. Ферштейн? – объяснил призрак, покачиваясь на ветру из стороны в сторону.

– Да вижу, что оборотень. А почему без башки?

– О, яволь… Айн сукин киндер немного отрубать мой голова свой сабля, сволотщ! Я есть немного сдох.

– Ну, не так чтобы немного, – здраво рассудил Патриарх. – Но и не совсем, раз со мной можешь разговаривать. И чего теперь будешь делать?

Привидение оборотня нерешительно потопталось в воздухе, переливаясь тусклым разноцветьем, и, в конце концов, смущенно покраснело:

– Я хотеть немного просить пришивать мой башка обратно.

– Это как? – удивился один из лекарей. – Я что-то не слышал, чтобы отрубленные головы на место приделывали. В сказках разве что – побрызгал мертвой водой, и готово. Потом, соответственно, живой.

– Тихо! – прикрикнул Савва строго. – Сказка, говоришь? Мы рождены, чтоб сказку сделать былью. Еще несколько лет назад само существование оборотней, говорящих котов и Змея Горыныча казалось нам сказкой, вот так вот!

– Да, согласен, – кивнул лекарь. – Но какое это отношение имеет к нашему случаю?

– Непосредственное. Если есть вервольфы, значит, должны быть и способы их лечения. Передовая наука Татинско-Славельского княжества под мудрым руководством меня… и остальных, конечно же, семиверстными шагами двигается к светлому…

– Простите, что есть перебивать, – привидение жалобно посмотрело на спорщиков. – Может, вы быть потом есть продолжать свой дискуссия?

– Заткнись! – одновременно высказались Патриарх и лекарь. А Савва еще и добавил: – Черт знает, где для тебя живую воду брать.

– Так я у него сам есть быть спрашивать?

– Черта лысого ты спросишь.

– О, я-я, натюрлихь, голый башка, совсем голый.

– У кого?

– Там! – Август фон Эшевальд ткнул прозрачным пальцем за спину.

Савва обернулся и из-под руки вгляделся вдаль. Никого. Он посмотрел поближе и обнаружил искомое – верхом на козле по направлению к госпиталю мчался самый настоящий черт. Нечистый крепко держался за широко расставленные козлиные рога, направляя бег животного экономными, но, судя по всему, действенными движениями. Кожаная жилетка с многочисленными заклепками и бляхами чисто символически прикрывала его мускулистое, но весьма волосатое тело. Между острых рогов блестела солидная лысина, а хвост с пушистой кисточкой на конце развевался на большой скорости, привычно заметая следы. Глушата, а это был именно он, лихо затормозил, едва не положив верхового козла на бок, так, что земля из-под задних копыт широким веером брызнула на сапоги Патриарха. Бедное животное пронзительно завизжало, потом взревело хрипло, чихнуло пару раз, подпрыгнуло на месте и застыло неподвижно.

– Привет святейшеству! – Глушата соскочил с седла и щелкнул копытами. Цепи и заклепки на жилетке согласно звякнули. – Вот только без благословений, если можно. Если нельзя, тогда лучше Харлама Давыдовича – у него шкура дубленая, а я натура тонкая и чувствительная, могу и помереть ненароком.

– Чего тебе надобно? – нахмурился Савва и нажал защелку на пастырском посохе, обнажая длинный тонкий клинок из теплого железа. – А по рогам?

Но черт проявил удивительное миролюбие, почти смирение, и в драку, против ожидания, не полез, только укоризненно покачал головой:

– Погоди, ты чего сразу со скандала начинаешь? Я, можно сказать, все дела забросил, спеша на вызов, а тут вот здрасти-пожалуйста, в рыло норовят заехать. И зачем тогда нужно было меня к ночи поминать? Чего надобно?

– Нет, это тебе чего надобно? – повторил Савва и прокрутил посох пропеллером, готовясь к бою.

– Мне? Ежели только водки…

– Хрена, она только для своих.

– А я кто? Я и есть свой, государственный служащий, так сказать.

– Не может быть. – Патриарх хоть и не относил чертей к нечистой силе, но поверить ему все равно не мог.

– У меня и документ есть.

– Покажи!

Глушата долго копался в бесчисленных карманах жилетки, хлопая по бокам, будто вот-вот пустится отплясывать вприсядку. Наконец нашел и протянул немного помятую бумагу. Савва осторожно взял листок из когтистой руки, водрузил на нос очки и прочитал вслух:

«Пачпорт. Выдан Глушате Преугрюмовичу. Фамилии нет. Год рождения – не определен. Национальность – русс (с испытательным сроком четыре месяца). Профессия – черт особого назначения. Состоит на службе с сего дня. Дата… Подпись – Базилевс Котофеевич Мартовский. С доподлинным верно – князь. Далее неразборчиво».

Под текстом чернел отпечаток кошачьей лапы. Его невозможно было подделать, так как тигры со львами в местных лесах не водились, а у рысей след гораздо меньше Базекиного. Да и корявый почерк ученого кота ни с чьим не спутаешь. Если бы только курицы умели писать…

– Так свой, говоришь?

– Ага, даже с подоходным налогом определился.

– А здесь какими судьбами, кто послал?

– Ну… послать-то меня каждый норовит, – пояснил черт, убирая бумагу в карман. – Только не по каждому адресу иду. А как сюда попал? Ты же сам помянул. Нешто позабыл?

И тут Савва вспомнил.