и вместе с тем лишь начинал понимать ту огромную ответственность, что скрывалась за ней. Все-таки старина Стэн был чертовски прав![21]

Всего лишь два поворота волшебного ключа… Будто взмах крыльев той самой бабочки. И вот два мира переплелись. Судьбы людей прошлого и будущего связались, и игра обернулась трагедией…

Но как бы мне ни было страшно, я должен исправить то, что возможно. Даже если я не смогу вернуть отца.

Я подошел к платяному шкафу, поднес ключ к замку. Рука тряслась так, что я никак не мог попасть в скважину. Я закрыл глаза.

– Атта, – позвал я. – Мне нужна твоя помощь. Боюсь, что без друга мне не справиться.

Ответа не было.

– Прости, Атта. Кажется, я оплошал. Все монстры все еще заперты. Но если ты поможешь, я все исправлю… Я очень постараюсь все исправить.

Я почувствовал, как лохматая, теплая и когтистая лапа легла на мою руку.

– Атта помогать Максу, – услышал я знакомый голос.

Боясь, что это лишь мое воображение, я медленно открыл глаза. Глаза-блюдца смотрели на меня, а синий язык облизывал нос.

– Ты подрос, – улыбнулся я другу.

– Макс тоже, – зажмурился монстр.

Я начал открывать двери. Осторожно, одну за другой. Робко заглядывая в мерцающий проем и вглядываясь в то, что на другой стороне. Но, не увидев Амбер, я оставался по эту сторону. Каждый раз я тщательно закрывал дверь и ждал, пока синее свечение не схлынет окончательно. Вставляя ключ в замок, я неизменно видел надежду в глазах Атты, а вынимая – то, как она гасла.

Мы искали путь в Миллвиль в платяном шкафу, в прачечной, заброшенном сарае и даже чердаке.

Чем больше дверей я открывал, тем проще мне было сосредоточиться и увидеть синюю. Но я искал лишь одну дверь. Ту, что позволит мне выполнить данное Атте обещание – исправить и освободить.

После очередной неудачи я сидел у окна обсерватории и смотрел на черную точку особняка. Я жалел, что потерял записи деда, что не мог найти ничего о Черной ночи в местной библиотеке, и что полиция оцепила домик Незался. И, хотя в моих руках был волшебный ключ, я будто опять оказался в начале пути. Рядом, дожевывая третий кекс, раскинулся Атта. За последнее время на регулярном шоколадно-мучном прикорме мой монстр сильно подрос.

– Будешь много есть – станешь большой, как Усач, и не сможешь прятаться под кроватью.

Я забрал последний кекс, развернул и, отломив половину, протянул монстру.

Атта проглотил угощение и, почесав пузо, лениво проворчал:

– Атта уйти тогда к Кэр. Там кровать шире.

Я проигнорировал это. И вновь посмотрел на закат.

– Знаешь, я тут подумал, что, может быть, решение намного проще. Я ведь знаю, какая это дверь. Так может, мне просто попробовать ее открыть с нашей стороны?

– Макс идет выпускать монстров? – подскочил Атта и заглянул мне в глаза.

– Да, Макс идет, – я посмотрел на небо.

Я встал и протянул руку Атте.

– Нам надо спешить! Мы должны успеть до вечернего чая.

Монстр схватился за мою ладонь, и я сжал лапу друга одной рукой, а другой проверил, на месте ли ключ, хотя и без того чувствовал легкое покалывание.

* * *

Вот я стоял перед обителью зла, склеивая решимость и волю в один комок. Даже если этот комок размером с горошину, отступать нельзя. Я поднялся на крыльцо, посмотрел в морду усталого льва и, взявшись за кольцо, с гулким стуком опустил его дважды и, подумав, стукнул еще раз.

Мне не открыли. Я прислушался, но не уловил ни звука. Спустившись, я огляделся, попытался заглянуть в окна, но темные занавески по ту сторону и грязь по эту были непроницаемы. Поднялся вновь, дернул дверь. Заперто.

Атта крутился рядом.

– Похоже, заперто, – я почесал затылок. – Думаешь, старые ведьмы прячут ключ от двери под цветочным горшком?

Взгляд скользнул на облупленное кашпо с давно увядшим кустом того, что сейчас уже не поддавалось определению.

– Да ладно! – удивленно выдохнул я, смотря, как Атта выковыривает из-под горшка ржавый ключ. – Даже паучьим ведьмам не чужды человеческие страсти!

Ржавчина осталась у меня на ладони, а ключ – в открытой двери. И, набрав полную грудь воздуха, я перешагнул порог.

Знаете, что самое страшное в жизни? Ну, хорошо – не самое, но чертовски неприятное. Когда ты долго готовился к битве с драконом, сначала сживался с этой мыслью, потом старался унять дрожь в коленках и даже немного свыкся с поражением. Собрал всю волю, сжал кулаки и был готов вступить в бой. А когда пришел в логово – дракона-то нет. И вроде бы надо радоваться тому, что остался жив, но что-то внутри скрежещет, как пенопласт по стеклу. Словно обидно. Этакое противное чувство непризнанности и того, что все твои усилия канули в Лету. Подвиг не свершился.

Вот и я в тот момент стоял в фойе зловещего особняка, как бравый рыцарь без дракона. Черное пыльное логово, редкая мебель затянута чехлами. Все вокруг обросло таким знатным слоем пыли, что полностью утратило свой цвет. Сумрак, густой и вязкий. Воздух, протухший еще в прошлом веке. Ореол зловещей таинственности таял. Весь дом погрузился в старческий сон, лишь иногда вздрагивая половицей под моей ногой.

У ног мелькнул пушистый лиловый хвост. Атта, оставляя следы на пыльном полу, побежал к лестнице и припал лапами к двери:

– Бррратья! – начал царапать дверь монстр.

Я достал ключ и не решался вставить его в замок. Я видел синюю дверь с облезлой краской и ржавыми петлями. Я не боялся монстров, которые сидят на той стороне. Я боялся, что все закончится, стоит мне лишь открыть дверь.

– Открывай, Макс, – Атта взял меня за руку. – Пора.

На глаза навернулись незваные слезы. Я присел и обнял моего подкроватного монстра.

– Соленое. Макс мокрить Атта. Атта не понимать.

– Я не хочу, чтобы ты уходил.

– Атта всегда с Макс, – монстр уселся передо мной и прикоснулся когтистой лапой к моей груди. – Тут. Всегда.

Я шмыгнул, утер глаза и, поднявшись, вставил ключ. Привычное синее мерцание разлилось от замка по всей двери. Три оборота, и я услышал щелчок.

Дверь сияла так ярко, что я с трудом различил лестницу и сидящих на ней монстров. Я вынул ключ и сделал шаг вперед. Я спускался все ниже и ниже, пока не оказался на последней, тринадцатой ступеньке. Я поднял голову. Там, высоко, в ореоле пронзительного сияния стоял Атта. Все монстры сейчас смотрели на меня. Они были вовсе не жуткие. Им самим было страшно и грустно.