– Нет, у Катьки личико чистенькое, гладенькое, ни прыщей,ничего. И губы она такой помадой никогда не красила.

– Можно? – Маша взяла у нее снимки и долго, молча ихрассматривала, потом взглянула на Арсеньева, хотела что-то сказать, носдержалась, промолчала.

– Так чего он с ней сделал-то, с Катькой с моей? –всхлипнула Ира. – Вы хоть скажите, сильно она мучилась?

– Изнасиловал, задушил, – быстро проговорил Арсеньев.

– И все?

– Разве мало?

Ира задумалась и вдруг выпалила:

– Так он вообще никакой не маньяк. Изнасиловал! Зачем, когдаи так… Ой, Господи помилуй… А душат девчонок вообще постоянно, меня четыре разадушили, многим нравится, чтоб партнерша сильней дергалась и хрипела. Нет,мусорки, он не маньяк, это у него нечаянно так вышло, – она помотала головой изастыла в глубокой задумчивости.

* * *

Всеволод Сергеевич стиснул кулаки так, что костяшкипобелели, и постучал ими по колену. Он никак не мог успокоить свои руки, онипостоянно двигались, дергались, суетились, и Андрею Евгеньевичу стало казаться,что он сейчас начнет отламывать себе пальцы, как Сахар в “Синей птице”.

Григорьев догадался, что дело совсем плохо. В распоряженииКумарина была мощная структура, УГП, но сейчас она со всеми своими гигантскимивозможностями, деньгами, компроматами, связями, способами давления оказываласьдля него бесполезной. Она была всего лишь машиной. Для того чтобы машиназаработала, в нее следовало заложить определенную программу, сформулироватьзадачу, а он не мог. Он проигрывал в своей личной игре. Он сделал ставку не натого человека, и ему было больно признать свою ошибку, он не умел, не привыкпроигрывать.

– Нет, я понимаю, это трудно. Но ведь возможно! – повторялон так, будто слова могли что-то изменить. – Если начать с того, что Бриттенискажал реальную финансовую картину, брал взятки у Хавченко и работал в егоинтересах, давал неверную информацию?

– Бриттен делал все наоборот, – напомнил Григорьев, – он билтревогу, требовал отстранить Хавченко как можно быстрей.

– Ну да… А если его "перекупили конкуренты, противникиРязанцева, и он… Думайте, думайте, не сидите как истукан!

– Всеволод Сергеевич, а почему именно Бриттен? – спросилГригорьев, пытаясь поймать сквозь дымчатые очки его ускользающий взгляд. –Неужели у вас нет других кандидатур?

– Нет!

– Почему?

– Потому!

– Вы хотите, чтобы я думал, придумывал, искал вариантывслепую? Пока вы не объясните мне, зачем вам нужен в качестве прикрытия именноТомас Бриттен, я не могу…

– Бриттен почти раскрыл его, – пробормотал Кумарин чутьслышно и поправил очки, – это произошло случайно, но он успел посеятьподозрение. Мне срочно нужен компромат на него, очень жесткий.

– То есть вам нужно, чтобы покойному Бриттену на какое-товремя перестали доверять? – уточнил Григорьев.

– Да. Именно так. Если дать жесткий компромат на Бриттена,они хотя бы слегка запутаются, – произнес он совсем уж безнадежно, явно самомусебе не веря.

Григорьев в ответ молча помотал головой.

– Хорошо. Что вы предлагаете? – Кумарин наклонился, очкислетели, он поймал их, но не стал надевать, положил в карман пальто, сорвалтравинку и принялся накручивать ее на палец.

– Сначала я должен понять, чего вы хотите: сохранить вашего“крота” как действующего агента или вывести его из игры?

Кумарин в очередной раз намотал травинку на палец и вдругохнул, болезненно сморщился, поднял руку. На мизинце, на самом нежном месте, вскладке между фалангами проступила тонкая красная полоска.

– Вы порезались травой, – сочувственно заметил Григорьев.

Всеволод Сергеевич поднес мизинец к губам и посмотрел наГригорьева исподлобья. Взгляд у него был злой и затравленный.

– Сохранить его как агента уже невозможно, – произнес онмедленно, хрипло и достал носовой платок, – вывести из игры тоже нельзя. Онподстраховался, самым банальным и самым надежным способом.

– То есть если с ним что-то случится, вся известная емуинформация об агентурной сети всплывет на поверхность?

Кумарин молча кивнул и приложил бумажный платок к порезу.Тут же проступило кровавое пятно, слишком большое для такой царапины. АндрейЕвгеньевич вдруг вспомнил, как много лет назад, сидя в кабинете Кумарина-резидента,Кумарина хитрого, опасного, сильного, содрал себе заусенец. И тоже былопочему-то слишком много крови. Он попросил одеколон или что-нибудь, ноКумарин-хитрый предложил водки, и они выпили. А кровь все не останавливалась.Кумарин-опасный видел это и понимал, что человек, который поранился, всегдаслегка растерян, хотя бы в первые минуты, пока Идет кровь.

– Он постоянно требует денег, – пробормотал ВсеволодСергеевич, – он тянет их из меня любыми способами. Ему все мало.

– Ну, денег много не бывает. Простите, я сейчас, – Григорьеввстал, чтобы взять Христофора, который отбежал слишком далеко и почти затерялсяв траве. Пока он ловил котенка, успел подумать, что Кумарин-сильный никогда нестал бы так откровенно жаловаться.

Христофор мяукал и терся о ладони. Он хотел есть. Григорьеввернулся к скамейке, достал из сумки баночку паштета и открыл ее.

– Он запросил у своего руководства статуснеприкосновенности. Вы понимаете, что это такое? – тоскливо продолжал ВсеволодСергеевич.

Статус неприкосновенности – это действительно было серьезно.Его присваивали высшим чинам, элите силовых структур и госаппарата. Он давалмассу привилегий и гарантий, но чтобы его получить, следовало пройти сквозьслои таких изощренных проверок, что даже кристально честные люди иногдаопасались ввязываться в это.

– Иными словами, он вышел из-под контроля, не только вашего,но и собственного тоже? Он паникует, потихоньку сходит с ума, и вы не знаете,что теперь с ним делать?

– Да. Именно так.

– Но тогда все просто, – улыбнулся Григорьев и почесал заушком Христофора, который все не мог оторваться от паштета, – если не знаешь,что делать, не делай ничего.

– Перестаньте, – вскрикнул Кумарин, – я так не могу. Ядолжен действовать. У меня есть гигантские возможности, а я не могу имивоспользоваться, чтобы решить проблему. Это как иметь миллионные счета иночевать под мостом.

– Но надо сначала думать, а потом действовать, не наоборот.