Единственным способом защитить права собственников для поляков служила регистрация в качестве «немцев» в новом «национальном реестре», составлявшемся на аннексированной территории. Сделавшись немцем, гражданин автоматически повышал статус семьи до более высокого уровня рационирования, получал доступ к лучшему образованию и обретал более радужные перспективы в плане трудоустройства. Имея некую свободу действий в методике воплощения в жизнь программы «онемечивания», начальники в других регионах не всегда придерживались жесткой линии рейхсштатгальтера Вартеланда Артура Грейзера со свойственной ей расовой проверкой населения. Они предпочитали сохранять квалифицированную рабочую силу, критически важную для промышленных районов Верхней Силезии. Тут почти все население оформляли как немцев. В Восточной Померании руководство поступило подобным образом, тем временем в области Данциг – Западная Пруссия, где поляки подвергались наибольшему насилию со стороны ополчения этнических немцев в 1939 г., значительная часть населения регистрировалась либо как немцы, либо как лица, обладающие «необходимыми качествами для того, чтобы стать полноправными членами немецкой народной общности». Все зависело от того, сумеют ли они должным образом показать себя в дальнейшем. Как и в Эльзасе, одним из новых испытаний на прочность для мужчин послужил призыв в вермахт[289].

Тем полякам, кому не удалось записаться в привилегированные категории, уроки раболепия преподавались быстро и внушительно. Опуская за скобки различия в подходе в разных гау и между аннексированными территориями и генерал-губернаторством, можно сказать, что в целом все развивалось одинаково. Чередой указов немецкие власти запретили в польских школах преподавание всех предметов, считавшихся базовыми для формирования в детях чувства патриотизма: физкультуру, географию, историю и национальную литературу. В Вартеланде стало нельзя даже обучать на польском языке, но в то же время в школах не позволяли должным образом преподавать немецкую грамматику, чтобы «поляки не смогли успешно выдавать себя за немцев». После казней или высылки большинства польских учителей и священников дети собирались в переполненных классах только на короткое время, в основном же власти Вартеланда передавали учеников на попечение женам немецких фермеров и унтер-офицеров, и те воспитывали польских детей в «чистоте, порядке и в уважительном поведении и послушании немцам»[290].

Огромное количество насильно «переселенных» в генерал-губернаторство поляков – «в резервацию туземцев», по замечанию Гитлера – не могло сравниться по размерам с числом очутившихся в Германии. Еще в 1939 г. 300 000 польских военнопленных послали на уборку урожая. К тому же поначалу, поскольку поляки искали работу в условиях немецкой оккупации, хватало желающих добровольно ехать в Германию и среди гражданских лиц. К концу мая 1940 г. в ней насчитывалось свыше 850 000 иностранных рабочих, почти две трети из которых использовались в сельском хозяйстве, где имелась давняя традиция привлекать для сезонных работ гастарбайтеров – тех же самых поляков. Для режима, помешанного на национальной и расовой чистоте, казалось куда менее терпимым видеть поляков работающими и живущими в немецких городах, хотя военная промышленность остро нуждалась в трудовых ресурсах. Вследствие чего после французской кампании вермахту приходилось увольнять в запас военнослужащих из числа квалифицированного персонала, поскольку в противном случае многие заводы и фабрики пришлось бы останавливать[291].

В глазах нацистов весь «внутренний фронт» представлял собой «женскую» половину дома, куда теперь вторгались чужаки – мужчины-иностранцы. Половозрастная концепция, построенная на идеалах взаимоотношения полов образца XIX столетия, основывалась на разделении мира на отдельные мужские и женские сферы, где работа, политика и общественная жизнь являлась делом мужчин, тем временем как женщинам полагалось сосредоточить усилия на создании семейной, домашней идиллии в стиле бидермейер[292]. Такая умозрительная специализация безвозвратно нарушилась уже во время Первой мировой войны, когда женщины взяли на себя обязанности ушедших на фронт мужчин: стали рабочими и инженерами на машиностроительных производствах, начали водить трамваи, а другие пошли медсестрами в Красный Крест.

Несмотря на пристрастие нацистов к патриархальным идеалам, та же схема женского участия в неженских делах тотчас заработала и в описываемую войну, но еще шире и интенсивнее. Количество студенток в университетах никогда еще не было столь велико, и все больше женщин осваивали ранее несвойственные им профессии. Однако, вместо того чтобы махнуть рукой на устаревающие представления о мужских и женских призваниях, нацисты лишь переосмысливали их. Традиционная «женская сфера» – дом – расширялась и включала в себя весь внутренний, или домашний, фронт, тем временем мужские занятия «где-то там, вокруг» ассоциировались теперь не просто с общественной деятельностью и трудом, но и с охраной рубежей отечества. Такое резкое расширение женской сферы с вовлечением их в прежде закрытые перед ними социальные и экономические области допускалось без опасения перед крушением миропорядка, поскольку оставалось нечто незыблемое, частью чего женщины не могли становиться по определению, – армия.

В действительности женщины, конечно, служили до войны в полиции, к тому же, если не считать 400 000 медсестер Красного Креста, полмиллиона женщин поступили в вермахт, в основном для работы телефонистками и в почтовых структурах после двух или трех месяцев подготовки на курсах в Гисене[293].

Сама мысль о женщинах с оружием в руках, однако, по-прежнему подвергалась анафеме и даже оправдывала самые жесткие меры со стороны немецких солдат в ходе польской кампании. Мужская честь настолько прочно связывалась с военной службой, товариществом и с умением сохранять хладнокровие под огнем, что все «военные невротики», трусы и дезертиры встречали презрение как ненастоящие мужчины, или бабы. Женская честь продолжала измеряться категориями целомудрия и сексуальной разборчивости. В 1943 г. инструктивные материалы имперского Министерства юстиции повторяли основополагающую аксиому: «Немецкие женщины, состоящие в половых связях с военнопленными, предают фронт, наносят огромный ущерб чести нации и порочат репутацию германской женщины за рубежом». Такие довольно разные точки зрения сложились у нацистов на тела мужчин и женщин как носителей чести германского народа[294].