Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не знаю. Я пока еще не знаю, кем я родился.
— А все-гаки?
— Не знаю… — развел руками Джаба.
— А. я бы полюбила фонтан. Он сам заметил девочку, поднялся к ее окну, сам попросил ее пойти с ним играть…
— А если водоем не даст воды?
— Даст. Я сделаю так, что даст, — сказала Дудана так, как если бы сама! себя хотела уверить в этом, и вдруг спросила Джабу: — Гурам очень обижен на меня?
«Что-то случилось!»
Мысль эта молнией мелькнула в сознании Джабы. Теперь надо было держаться так, чтобы Дудана не поняла, что он ничего не знает.
— Нет, не очень.
— Значит, все-таки обижен?
— Да, хотя, собственно…
«Почему она вдруг заговорила о Гураме? Что-то случилось — что-то такое, что мне следует знать, а я пе знаю».
— Но ведь я правильно поступила, Джаба, да?
«Видимо, правильно поступила».
— Разумеется.
«Отказалась играть в фильме, что ли?»
— Как же он… как он тебе рассказал?
— Да видишь ли… наверно, так, как все и было.
— А все-таки?
— Лучше я послушаю тебя и скажу, если Гурам соврал.
«Откуда взялось это словечко? Почему, собственно, Гурам должен был бы врать?»
— Нет, начни ты. Что он сказал? Что не знал, который час?
— Нет, этого он не говорил.
— Что был пьян?
— Нет.
— Ну, а что же?
— Не сказал.
«…Может, что-нибудь более важное?.. Неужели Гурам…»
— Тогда давай я расскажу: он приехал ко мне в институт на машине…
— Не рассказывай, Дудана.
Девушка посмотрела на него с удивлением.
— Не рассказывай: Гурам ничего мне не говорил, я ничего не знаю.
— Ничего не говорил?!
— Мы с ним ни разу за это время не виделись.
— Тогда почему ты не хочешь меня слушать?
— Ладно, слушаю.
Дудана опустила голову и замолчала. На проспекте, казалось, только и был слышен стук ее каблуков.
— Куда мы идем? — спросила Дудана, ни к кому не обращаясь.
— Поднимемся на Комсомольскую аллею или в Ботанический сад. Там хорошо фотографировать.
— Джаба, ты правда сам придумал эту сказку?
— Да, кажется, придумал.
— Как она пришла тебе в голову?
— Я сидел в саду перед фонтаном и…
— И писал?
— Нет, размышлял.
— О чем?
— Обо всем. О себе…
— И что же?
— Потом какая-то девушка остановилась рядом и долго смотрела на фонтан.
— И тебе стало завидно?
— Да, немножко.
— На тебя она не смотрела? Совсем?
— Нет.
— Джаба!
— Да?
— Если девушка сама обратит на тебя внимание, тебе она понравится?
— Не знаю.
— Нет, не то что обратит внимание, а если ей захочется всегда быть с тобой?
— Если это будет хорошая девушка — да! — Быстрая, прохладная река подхватила Джабу, он куда-то мчался, покачиваясь на ее волнах, так, что у него захватывало дух…
— Джаба… Ты только не смейся… Не будешь смеяться? Мне еще никто никогда не говорил, какая я. Я о себе ничего не знаю. То есть не знаю, какой меня находят другие… Джаба, скажи мне, какая я, — только откровенно, ничего не скрывай.
— Ты очень хорошая девушка. Наверно, гораздо лучше, чем даже я думаю.
Дудана улыбнулась. Улыбка долго не сходила с ее лица.
— А теперь спроси ты.
— Что спросить?
— Спроси: «Какой я?»
— Какой я, Дудана?
— Ты очень хороший, Джаба.
Оба засмеялись.
— Крепко мы похвалили друг друга, — сказал Джаба.
— Третьего дня я сидела в комнате одна и думала…
— Почему одна? Там же был еще этот старик в своей постели.
— Ох, Джаба, не напоминай мне об этом старике-Так вот, я сидела и думала: как странно, что мы так быстро, чуть ли не с первого раза освоились друг с другом, сблизились… Какая тому причина?..
— С кем ты сблизилась?
— Мне кажется, что мы уже очень давно знаем друг друга. А на самом деле нет еще и месяца. Потом я догадалась — если бы ты не пришел к нам в тот вечер… Когда ты будто бы что-то потерял… Если бы ты не пришел в тот вечер, я… Я никогда, ни за что не показала бы тебе цветка. Как-то нечаянно получилось… Этот цветок я приняла от тебя, как дань восхищения, громко, во всеуслышание провозглашенную хвалу. Я ведь не знала, не ждала, что встречу тебя еще когда-нибудь. Ну и так как хвалу можно сохранять, я ее и сохранила.
— А Гурама ты почему обидела — уж не явился ли он без дани и хвалы? — Джаба криво улыбнулся; шутка не могла скрыть тайную его мысль, он покраснел, понял, что выдал себя. И почувствовал, что от любого ответа Дуданы скрытый смысл его вопроса станет еще ясней. Внезапная случайность вывела его из затруднения. — Дудана! Дудана! Смотри, смотри скорей!
По проспекту мчался голубой автобус. Обе его дверцы были закрыты. Из передней свисали две пушистые толстые косы: дверца, захлопнувшись, прищемила их, и они остались снаружи. Автобус летел, а две каштановые косы с белыми бантами развевались по ветру.
— Как, наверно, сейчас заливается смехом обладательница этих кос! — сказал Джаба.
— Ну да, смехом… Скорее, наверно, слезами — от боли и от страха! — возразила Дудана.
— А пассажиры кричат водителю: «Открой дверь!»
— Одни кричат: «Открой!», а другие, наоборот: «Не открывай, вывалится!» — и. ухватив девочку, держат ее изо всех сил.
— Да, там внутри спорят, а того не видят, как красиз автобус с бантами!
— Похож на разряженного, разубранного коня, правда?
— Ты когда-нибудь носила косы?
— Нет… Некому было их заплетать.
Автобус скрылся за поворотом.
— Пойдем скорей, а то набегают тучи, — Джаба посмотрел на небо, — этак мы не сможем фотографировать.
И Джаба вспомнил одну из первых своих работ, напечатанных в журнале, — фотоинформацию о киносъемочной группе на подъеме Бараташвили: серебристые отражатели для подсветки, погашенные «юпитеры», загримированные актеры с кофейно-коричневыми щеками и алыми губами. И режиссер, нетерпеливо дожидающийся появления солнца, чтобы начать съемку.
И снова перед глазами у него встало лицо Гурама.
НЕБО И РЕЖИССЕР
— Джаба, проснись, Джаба!
Сквозь сон слышит он голос матери, но не может понять, откуда, с какой стороны доносится зов.
Джаба плывет в непроглядном мраке; он держится на поверхности, потому что не двигает ни руками, ни ногами и боится пошевелиться, чтобы не провалиться на самое дно.
— Чей это жакет?
Отворилось маленькое окошко — словно какая-то сила распахнула его снаружи, — и в сознании Джабы разлился яркий свет.
«Я спал», — подумал он.
Он хотел открыть глаза, но было почему-то удивительно трудно разлепить веки. Только брови вздергивались кверху, тщетно усиливаясь увлечь веки за собой.
Сначала он