и, подойдя ближе, увидели тропу, ведущую в глубь леса. Теперь у них не было сомнения в том, что дорожка ведет к населенному пункту. Распахнув настежь дверь и убедившись в отсутствии людей, ваганы вошли в избушку. Тусклое оконце со вставленным в него бычьим пузырем еле пропускало свет. Осмотревшись, ваганы увидели слева примыкающую к стене небольшую печурку, а позади ее широкую деревянную лежанку. У окна стояли стол и скамейка, изготовленные из толстых вытесанных топором досок. В правом углу у двери лежали дрова и береста для растопки, а над ними на треугольной полке - огниво, кремень, трут и берестяной черпак для воды. Стало ясно, что избушка предназначена для охотников, в которой они останавливаются обсушиться, обогреться, а чаще всего переночевать, когда уходят далеко от дома. Для них эта лачуга - второй дом, в котором предусмотрительно сохраняется все необходимое, без чего нельзя разжечь печурку и что-то сварить поесть.

[*** Местное название хариуса из подотряда семейства лососевых рыб.]

Наличие избушки подтверждало, что где-то вдалеке должно быть селение, о котором ваганам необходимо разведать и в случае опасности переселиться подальше от выбранного ими места.

Вернувшись к своим сотоварищам, они рассказали им об открытии и тут же приняли решение исследовать обнаруженную лесную тропу.

Ранним утром следующего дня ваганы вчетвером отправились на разведку. Не доходя до охотничьей избушки, они издали увидели двух полураздетых босых мужиков, умывающихся в речке. Посовещавшись, ваганы направились к ним. Увидев приближение незнакомцев, мужики насторожились и с неприязнью смотрели на широкоплечих молодцов. Обменявшись взаимными приветствиями, ваганы объявили мужикам, что они пришли к ним с добрыми намерениями, как крещеные к крещеным людям. После такого вступления завязался разговор, из которого выяснилось, что мужики живут в шестидесяти верстах на реке Устье* и именуют себя устьянами.

[* Устья - правый приток реки Ваги.]

Неизвестно, кто из ваганов или устьян первыми поведал о причинах скрытого проживания в этой северной тайге, но, как выяснилось, селение устьян образовалось тоже из пришлых людей, сбежавших из Новгорода.

Когда установилось доверие между ваганами и устьянами, последние проявили желание оказывать новоявленным поселенцам помощь во всем, что им потребуется для основательного устройства на необжитом месте…

Мало-помалу со временем ваганы разделились на три хозяйства, выбрали себе подходящие участки для заселения и с помощью устьян построили дома в разных, отдаленных один от другого местах, образовав три хутора. Вскоре все четверо поженились на устьянках, получили в приданое домашних животных, закрепив таким образом общение с устьянами родственными связями… Вокруг своих усадеб расчистили лесные заросли, сжигая деревья на месте свалки и образуя участки для пашни…

С годами продолжалось пополнение рода ваганов. Семьи разрастались, сыновья после женитьбы делились с родителями, строились новые дома. Через столетие население хуторов значительно увеличилось, из них образовались деревни и получили свои названия. Деревню, основателем которой был Ермолай, назвали Хорошево. Вторая деревня, разместившаяся за ручьем на пригорке, получила название Заручье, и третья, расположенная близ озера, стала называться Озерской. Позднее появилась четвертая деревня Глубоково, в пяти верстах от первых трех, близ небольшого ручья с названием Глубокий. Жители в каждой деревне сохраняли родственные связи.

Поселение назвали Суземом.

В начале XVIII столетия о поселении стало известно в Шенкурске, и тогда оно получило статус и при образовании Архангельской губернии было приписано к Шенкурскому уезду. Сузем стал именоваться Глубоковской волостью по названию самой большой деревни.

К началу XX века население волости перевалило за три сотни, назрела необходимость в создании стационарной школы, оборудованной инвентарем и оснащенной всеми необходимыми школьными принадлежностями.

В 1909 году взамен небольшой избы, в которой размещалась школа, глубоковцы в течение весны и лета построили неподалеку от деревни Хорошево, близ церкви, большое светлое здание с квартирой для учителя. Столы и скамейки заменили партами. Старенький дьячок, исполнявший обязанности учителя, к тому времени скончался, и тогда первым учителем в новой школе стал мой отец, Феодосии Иванов, экстерном окончивший учительскую семинарию, изъявивший желание получить назначение в Глубоковку.

За годы учительствования отца все дети школьного возраста получали трехлетнее начальное образование, а некоторые из ребят продолжили учебу в Шенкурске и Архангельске. Отдавая все силы своему любимому делу, не считаясь ни со временем, ни со своим подорванным здоровьем в детстве и отрочестве, он продолжал и в летние каникулы индивидуальные занятия с отстающими учениками. Напряженная работа в школе, которую посещали более тридцати учеников, а по воскресным дням занятия со взрослыми дали о себе знать, и осенью 1917 года отца не стало. Похороны отца сопровождала огромная процессия благодарных глубоковцев, почтивших память своего учителя за его доброе отношение к детям и ко всему населению волости.

В родной школе довелось учиться и мне, но у другого учителя. Добрая память о ней сохранилась у меня на всю жизнь: школа была для меня родным домом - в ней я родился, в ней провел детство и в ней учился…

… И теперь через много лет я с благоговейной любовью вспоминаю свою школу и счастливое, хотя и короткое время детства, так как рано остался без отца. Его любовь ко мне перенес дедушка, которого я взаимно любил и ласково называл деко…

С тех пор прошло более шести десятилетий. Я по-прежнему помню задушевные, насыщенные таинственностью рассказы деда о древней Москве, о далеких временах, связанных с историей нашего рода. Но особенно глубоко запало в мою душу вещее напутствие деда перед моим отъездом в Архангельск для продолжения образования.

Было раннее утро конца июля 1927 года. Мне предстояло более ста километров пешего пути до ближайшей пароходной пристани на реке Ваге. Надев за плечи котомку со съестным, приготовленным мамой в дорогу, парой холщового белья и другими вещами домашнего обихода, необходимыми в длительной дороге и на первое время на чужбине, я с приподнятым настроением вышел из дома. Горячее солнце только что поднялось из-за леса, предвещая жаркий день. Оглядывая наш небольшой домик с маленьким балконом, близлежащие поля и рощи, я предчувствовал, что прощаюсь с ними навсегда. У крыльца стояли мама и дедушка. Дед, подойдя ко мне, внимательно посмотрел проникновенным взглядом и, словно кудесник, веско изрек:

- Дорогой мой внук Аполлос, родился ты под счастливой новогодней звездой, и видится мне - удача будет сопутствовать тебе в учении, в службе и во всей твоей долгой жизни. И суждено тебе быть в нашей древней столице - матушке-Москве, побывать на Берсеневке, на Ваганьковском пригорке, а также увидеть златоглавый Храм Христа Спасителя. Вспомни тогда обо мне.

До слез тронутый таким напутствием,