В нужный момент полузамрет, выгнется, потянет ножку — «ш… ик», «ш… ик» — поет, шипит кожа по толстой броне.

Сверкают, искрятся глаза зрителей. Старшина Михаил Бойченко, сам того не замечая, приплясывает на месте, Костя Румянцев подталкивает локтем в бок Лешу Рютина. И сейчас будет, как бывало не раз. Едва стихнет вальс и радостный гул голосов, Костя озорно крикнет: «Яблочко»!» Будет «Яблочко»! И выходи в круг, кто хочет. Умеешь не умеешь — пляши, коли душа просит. На что Воронцов не плясун, и тот выйдет вперевалочку, начнет неловко, старательно выделывать «смоленские коленца». И может, как обычно, с силой хлопнет его по плечу Костя Румянцев: «Убивали нас, Лешка, — не убили! В Черном море топили — не утопили! Жи-вем!»

После этого озорного «живем!» еще веселее пойдет пляска, и запыхавшийся Воронцов будет наблюдать коленца москвича Румянцева, будет терпеливо слушать похвальбу о том, что Костя в Сокольниках на танцплощадке такое выделывал»!

В кают-компании собрались командиры. Подводили итоги дня, набрасывали на листах бумаги схемы проведенного боя, разбирали варианты и упущенные возможности…

Разбор подходил к концу, а глухой гул голосов, звуки музыки по правому борту, в кубрике, не утихали.

— Что-то разошлись… — Середа вопросительно взглянул на Мошенского — как относится тот к шуму. Но командир вроде бы ничего не замечал, был спокоен, умиротворен. Очень он доволен сегодняшним днем. Пусть повеселятся, малость разрядятся люди.

— Твои небось, Николай Михайлович? — уже миролюбиво спросил комиссар у Даньшина.

Тот пожал плечами. Может быть… Мошенский поднял от стола усталые глаза:

— Итак, товарищи… Режим экономии боеприпасов — главнейшая наша задача. Берег говорит, что снарядов нет. Корабли в Севастополь прорываются с боем. Теперь им прорываться стало еще труднее. Разъясните это людям. Беречь каждый снаряд. Боюсь, что скоро нам придется отказаться от заградогня, от завес. Придется вести стрельбу только по пикирующим самолетам…

— Но ведь это… — насторожился Хигер, но Мошенский жестом остановил его:

— Знаю. Я же сказал — может так случиться… У вас что-нибудь есть, комиссар?

Мошенский повернулся к Середе. Тот кивнул — есть. Не торопясь, развернул сложенный вчетверо листок бумаги.

— Хочу довести итоги подписки. Подписка на Государственный заем проведена у нас, товарищи командиры, организованно. Личный состав батареи проявил активность и высокое политическое сознание. Мы подписались на сумму 46 435 рублей. Наличными внесено 15 522 рубля. Активнее всех участвовала в подписке на заем батарея товарища Даньшина.

Сегодня лестные вести сыпались на Даньшина весь вечер. Только что за дневную стрельбу его отметил командир, теперь комиссар хвалит.

— Если конкретнее, то люди наши выглядят так… — продолжал комиссар. — Кандидат в члены ВКП(б) кок Кийко Иван Кузьмич подписался на двухмесячный оклад. Беспартийный Кукурудзе, наш сигнальщик, на восьмимесячный. Причем половину внес наличными.

Командиры оживились. Кто-то пошутил, что хоть здесь Кукурудзе не подкачал, а то на мостике во время боя приседает на корточки.

— Насчет корточек не будем, — оборвал Середа. — Всяк боится по-разному. Главное, чтобы воевал. А у нас все воюют. Это наш плюс.

Середа не заметил, как употребил любимое выражение Мошенского: «Это наш плюс». Лейтенанты весело переглянулись.

— Военфельдшер товарищ Язвинский, — Середа сделал паузу и, довольный, продолжил: — подписался на две тысячи рублей. Тысячу рублей внес сразу. Хорошо, Борис Казимирович. Это по-комсомольски.

И опять оживление, шутки. Пора, мол, Борису Язвинскому с таким высоким сознанием в партию подавать.

— Тише, товарищи. Тише! — Мошенский постучал ладонью по столу.

— Краснофлотец Донец подписался на шестимесячный оклад и внес сразу восемьсот рублей. Краснофлотец Чумак — на пятимесячный. А всего, должен сказать, двадцать человек подписались у нас свыше двухмесячного оклада. Это наш… хороший политико-моральный показатель. Завтра в политотдел ОВРа я об этом доложу письменно. У меня все, товарищ командир.

— Всем, кому положено, — отдыхать! — сказал Мошенский. — А вас, Нестор Степанович, попрошу пройти в кубрик и потихоньку свернуть веселье. Только без нажима, Нестор Степанович!

— Понятно, — несколько обиженно ответил Середа.

Документы военных лет… Донесения, рапорты, журналы боевых действий. В них все события как бы спружинены, сжаты. И в то же время лаконичный язык боевых документов порой красноречивее сотен страниц самой яркой прозы, ибо он передает горячее дыхание войны, повествует о мужестве защитников Родины.

* * *

С рассветом второго июня плавбатарейцы были подняты по тревоге. Ближний береговой горизонт занялся заревом пожаров. В воздухе стоял плотный, густой гул авиационных моторов, артиллерийская канонада загремела на всем протяжении сухопутного фронта. Такого плавбатарейцы еще не видели и не слышали.

С КП ПВО сообщили: немцы подняли в воздух свыше двухсот самолетов. Над Херсонесским аэродромом стояли клубы красной пыли — взлетали наши самолеты. Казалось, что гитлеровцы начали свой третий, решающий, штурм, но, как позже выяснилось, то была еще только огневая подготовка к нему. Она длилась 3, 4, 5 и 6 июня.

ХРОНИКА Донесение командования СОР[14]в Москву 6.6.42 года.

«В течение четырех суток противник продолжал непрерывно наносить удары авиацией, артиллерией по боевым порядкам войск, городу. За это время, по неполным данным, противник произвел 2377 налетов, сбросив до 16 000 бомб, и выпустил не менее 38 000 снарядов, главным образом 150-мм, 210-мм калибров и выше. Всего за четыре дня всеми средствами уничтожено 80 самолетов противника…»

Начальнику ОВРа контр-адмиралу тов. Фадееву

Рапорт

Доношу, что 9 июня 1942 г. в 14.13 плавбатарею № 3 тремя заходами бомбардировали с пикирования три самолета противника Ю-88.

Во время третьего захода прямым попаданием 76,2-мм снаряда в штурманскую рубку подбит один самолет, который резко снизился, потерял скорость и по пеленгу 360° на расстоянии 110 кабельтовых упал в море.

Бомбы рвались в 150–300 метрах от борта. С 14.45 до 15.00, во время отражения налета на аэродром большой группы самолетов противника Ю-88 (до 40 машин), шедших со стороны Балаклавы на высоте 4200 метров и пикировавших при бомбометании до высоты 1800–2500 метров, нами наблюдались хорошие разрывы и прямые попадания снарядов 76,2-мм калибра и 37-мм автоматов.

Один самолет, получивший прямое попадание в фюзеляж в районе крыльев, еще до начала пикирования резко отвернул на зюйд и со всевозрастающей скоростью падения упал в море по пеленгу 170°.