Адрес, указанный Штерманом, оказался, как и предыдущее жилье Беркаса, в турецком районе Бонна.

«Везет мне на Адольфов! – думал Каленин, разглядывая номера домов вдоль Адольфштрассе. – Интересно, имя откладывает отпечаток на поведение человека? Вот Адольф, к примеру… Они все, эти Адольфы, немного не в себе, или это случайное совпадение?»

Каленин воспроизвел в памяти экстравагантный образ профессора Якобсена, его глянцевый череп с фиолетовым оттенком и влажные губы, от вида которых Каленина неизменно передергивало.

А потом это имя, хочешь не хочешь, всегда связывалось с еще одним известным Адольфом – тем, который носил псевдоним Гитлер. Поэтому, услышав вскоре после своего приезда в Бонн, что в городе есть улица Адольфа, Каленин тут же с напряженным интересом поинтересовался, в честь какого такого Адольфа названа улица. Ему пояснили, что в Бонне есть целый район, где улицы названы различными мужскими именами, среди которых есть и Адольф. Никто конкретный тут не имеется в виду.

Но Каленин невольно подумал тогда, что не хотел бы жить на улице имени Адольфа. Так уж устроено русское ухо: Адольф звучит дурно, хоть ты тресни. Недаром хитроумные австрийцы приложили колоссальные усилия, чтобы откреститься от родственных связей с Гитлером, объявив его вовсе не австрийцем, а немцем.

И им, как ни странно, это удалось! Теперь в Австрии все поголовно убеждены, что Гитлер был, конечно же, немцем. А вот Бетховен, напротив, был, по их мнению, чистокровным австрийцем, поскольку он только родился в Бонне, а жил много лет то в Вене, то в Зальцбурге, то в австрийском Бадене. Да и похоронен «великий глухой», как известно, в Вене на Wahringer[23]…

…Каленин уже час наблюдал за темными окнами квартиры, которая была указана в адресе. Перед этим он попросил прилежного мальчугана за пять марок нажать на звонок, который находился рядом с подъездной дверью, и, если по домофону из квартиры кто-то отзовется, спросить… ну, к примеру, господина Шульца. А потом – вежливо извиниться и бежать тратить честно заработанное.

Но на звонок никто не ответил. Поэтому Каленин поблагодарил мальчугана и принялся наблюдать за домом…

Конечно, он мог отыскать Беккера в другом месте: в университете, к примеру, или даже по его домашнему адресу. С момента исчезновения Констанции Шевалье они неоднократно сталкивались в университете, но всякий раз делали вид, что эта встреча неинтересна обоим.

Но когда по настоянию Куприна было принято решение продолжить охоту за архивом, Каленин посчитал, что лучше разговаривать с Беккером на квартире, которую тот снял на чужое имя. Пусть почувствует, что Каленин всемогущ и знает про него все!

…Уже ближе к десяти вечера, когда Беркас почти потерял надежду, он наконец увидел Беккера. Тот быстрым шагом шел к пешеходному переходу, который находился наискосок, метрах в пятидесяти от дома.

«Вот ведь немчура дисциплинированная, – беззлобно подумал Каленин, который в действительности глубоко уважал эту особенность большинства немцев. – В неположенном месте дорогу не перейдет! Но это нам как раз на руку!»

Каленин, под неодобрительные взгляды водителей и пешеходов, рванул напрямую, через проезжую часть, и оказался рядом с подъездом раньше Беккера. Он повернулся спиной к его предполагаемому маршруту и стал напряженно вслушиваться в приближающиеся быстрые шаги.

Беккер мельком взглянул на сутулую спину мужчины, стоящего немного в стороне от подъезда, и, разумеется, не узнал в этой сгорбленной спине черты своего советского знакомого.

Как только Каленин услышал писк электронного замка и противный скрип открываемой Беккером подъездной двери, он распрямил плечи и одним прыжком оказался за его спиной. Беккер попытался обернуться, но Каленин с силой толкнул его в глубь подъезда, моля Бога, чтобы им навстречу не попался никто из жильцов.

– Прошу тебя, Ганс, прояви мудрость: не кричи и не сопротивляйся, – тихо произнес Каленин в затылок Беккеру. А когда тот все же обозначил еще одну попытку обернуться, обхватил его крепко за шею и подсунул под нос маленький черный баллончик.

– Здесь сильный нервно-паралитический газ. Одного нажатия и попадания брызг на кожу достаточно, чтобы отправить тебя на долгое лечение. Мне нужно пять минут твоего внимания. Это в твоих интересах! Пошли!

…Они сидели на маленькой кухне и пили кофе. Беккер был подавлен.

– Откуда у тебя эти бумаги? Ты что, из КГБ? – тяжело дыша, спросил он.

– Считай так, если тебе угодно. Только это не имеет никакого значения. Для тебя во всяком случае. – И, упреждая следующий вопрос, многозначительно добавил: – Тебе, надеюсь, не надо объяснять, что информацию об этой квартире и о том, что докторша жива, я мог получить только из надежных источников? Мне нужна встреча с ней.

– Она приходит сюда когда захочет. У нас нет никаких договоренностей о том, когда она придет. Ее не было уже два дня.

– Скажи, почему она скрывается? И зачем ей нужен ты?

Беккер пожал плечами.

– Я мало что знаю. Она сказала, что ей нужен помощник. Что одна она не справится. Кажется, она хочет продать архив… выгодно продать. Обещала и мне хорошо заплатить.

– А про человека по имени Мессер, Бруно Мессер, ты что-нибудь слышал?

– Еще бы! – Беккер понизил голос и испуганно огляделся. – Думаю, от него она и прячется! Дело в том, что этот Мессер уже один раз покупал архив, – Беккер перешел на шепот, – у покойного доктора. А тот его обманул.

– Зачем? – искренне удивился Каленин.

– Думаю, из мести. Он продал Мессеру только часть портретов, в основном тех, кто уже умер. Да еще и поиздевался над ним. Все рисунки оказались новейшими копиями с оригиналов, причем доктор в карандашной штриховке зашифровал всякие крепкие выражения в адрес Мессера. Через пару дней после сделки он прислал Мессеру «ключ», позволяющий прочитать эти надписи. Накладываешь на рисунок трафарет с беспорядочно вырезанными маленькими отверстиями и читаешь: на одном – «Бруно – ублюдок!», на другом – «Бруно – убийца», на третьем – «Скоро тебе конец».

– И что же Бруно? Смирился?

– Как бы не так! Я думаю, это он, – Беккер буквально шевелил губами, – доктора убил. Не сам, конечно… А может, и сам… Страшный человек.

– Хорошо. А кто же новый покупатель?

Беккер неожиданно замолчал и прислушался.

– Показалось, – тихо сказал он. – Какие у меня гарантии? Ну, ты понял!

– Конечно, понял! – веско ответил Каленин. – Гарантии – здравый смысл. Ну посуди сам. Зачем мне тебя добивать, если архив будет у меня? Спецслужбы наши о тебе все знают. Раз раньше тебя немцам не сдали, значит, и теперь не сдадут. Это лишено всякого смысла. Но! Только в том случае, если ты с этой минуты становишься моим союзником.