— Ну, конечно, — загудел Вениамин Борисович, — в глубине души она рассчитывала на провал своей затеи. Ей, понимаешь, хотелось быть по-настоящему наказанной. Что есть, в свою очередь, форма символической самоотдачи любимому, и так далее по учебнику. Любовь-наказание-прощение… что там ещё? Короче, морковь всякая вперемешку с леди Макбет.

— Леди была по другой части.

— Неважно. Что будем делать с этой дурой?

— Как что? Накажем. Владика исключим из интерната, благо есть за что. А её оставим. Пусть учится дальше. На три балла снизим ей оценки в полугодии, и на балл — годовые.

— Ну да. Нечего тут. Всё, пошла отсюда, цаца.

* * *

— Ну что, очухался, парень?

Влад в очередной раз попытался сконцентрироваться на происходящем. У него перед глазами всё ещё стояла предыдущая сцена — когда Виктория с откинутым капюшоном ползала перед его креслом, и, рыдая, пыталась целовать его ноги. Это было так неожиданно и так противно, что он вздохнул с облегчением, когда санитары буквально выкинули её из кабинета.

— Не горюй, мы тебя так просто не оставим. Та статья про натуральный ряд была ничего. Не теряй контактов с ребятами. Если очень постараешься, то после окончания они тебя возьмут. Не увлекайся только особенно этим… жизнью на природе. Хотя ты парень уже сформировавшийся, так что вряд ли тебе это грозит. По девкам ты, после этой истории, вряд ли сразу побежишь…

Влад, наконец, нашёл в себе силы прервать эту самодовольную болтовню.

— В самом деле, прекратите паясничать, Натан Аркадьевич. Вы прекрасно знаете, что ни по каким девкам я бегать не способен. Физически. Я даже не знаю, каким образом я смогу покинуть здание интерната. Кресло ведь казённое?

— Ах, да, это… — махнул рукой Натан Аркадьевич. — Семён Игоревич, позвоните медикусам вашим. Пусть распакуют парня. Эх, ему бы ещё пару лет… Ну да как сложилось — так сложилось. А пока… — он нажал на столе кнопку вызова.

Санитары ввалились из коридора, шутливо переругиваясь.

— Отвезите этого орла в третий блок. И приготовьте всё для распаковки. Позовите Протасова, пусть сам сделает. Если спит — растолкайте.

* * *

— Ну-с, молодой человек, это у нас будет последняя лекция по педагогике, — Натан Аркадьевич расхаживал по медблоку, комкая в левой руке так и не надетый бумажный халат. Время от времени он тянулся к карману, где лежала пачка «Парламента», и каждый раз с виноватым видом отдёргивал руку. Курить в блоке запрещалось.

Влад лежал под капельницей, закусив губу, и мужественно старался не заорать.

— Что, ножки болят? Ещё бы… Десять лет ничего не чувствовали, а тут экстренная распаковка. Каждый нерв гудит… Кстати, первая эрекция тоже будет болезненной, ты не пугайся… а вот и она, — простыня, покрывающая тело Владима, встала колом. — Ничего-ничего, вдох-выдох, вдох-выдох. Всё нормально? — обратился он к сидящему у приборной доски высокому врачу в белом халате. Тот молча кивнул, и снова уткнулся взглядом в свои экранчики.

— Зачем? — наконец, выдавил из себя Влад.

На одном из экранов что-то вспыхнуло.

— Ого, это у нас такой импульс умственной активности? — пошутил директор.

— Нет, это яички размораживаются, — серьёзно ответил врач. — Фигово ему, это как сапогом по тому самому месту… Ничего, ничего. Девкам тоже первый раз больно бывает.

Влад замычал, прикусив губу.

— Начнём с начала, — Натан Аркадьевич положил, наконец, смятых халат на стул, и зашагал туда-сюда, заложив руки за спину. — Наш интернат, в некотором роде, экспериментальный. Существует он на частные пожертвования, ты это знаешь. На самом деле пожертвования не совсем частные… но тс-с, я этого не говорил. По официальной версии, сюда берут детишек трёх-четырёх лет с имеющимися или намечающимися физическими дефектами. При этом, как ты уже догадался, вы все здоровы. Инвалидами вас делаем мы. На время, конечно. Ты как сюда попал?

— Мама…

— Понятно, мать отдала. Потому что в федеральной клинике ей сказали, что у ребёнка что-то страшное-неизлечимое, и всю оставшуюся жизнь будет ездить в инвалидном кресле. Мама, конечно, сначала бросилась тебя врачевать… но ей вовремя промыли мозги насчёт вреда знахарства и самолечения. И вовремя предожили хорошую бесплатную клинику. Уж если там не помогут, то никто не поможет. Кто бы не согласился? Там-то тебя и запаковали в паралитика. А потом отправили сюда.

Натан Аркадьевич помолчал.

— Теперь, уж прости, я отвлекусь от конкретики. Если бы тут была твоя Вика, она бы сразу всё просекла. Тебе хотя бы известно понятие отрицательного опыта?

— Ну да, — разговор пошёл о понятных вещах, и Владим почувствовал себя несколько лучше. — Положительный опыт обогащает человеческие возможности. Например, если я научусь играть на скрипке, я буду уметь играть на скрипке. Отрицательный опыт — то, что возможности сужает. Антиобучающий опыт. Например, опыт наказания, травмы…

— Во-во. Весть вопрос в том, какой опыт считать положительным, а какой — отрицательным. Например, очень многие виды опыта, которые считаются естественными и необходимыми для человека, в каком-то смысле отрицательны… Например, опыт получения удовольствия. Ты знаешь физиологический механизм?

— Ну конечно. В некоторых ситуациях вырабатываются эндорфины, от концентрации которых зависит… ой…

— Что там у него?

— Отходят ступни и пальцы ног, — пояснил врач.

— Больно ему? Может, вколоть что-нибудь?

— Да не надо. Он же десять лет ног под собой не чуял. В буквальном смысле слова. Так что теперь уж пусть привыкает.

— Ну ладно, смотри… Итак, существует несколько типов эндорфиновых цепочек. Есть простейшие — например, утоление сильного голода или жажды всегда переживается как удовольствие. Или секс. Пусть от гениталий до мозга довольно-таки короткий. Но на самом деле существует куда больше типов таких зависимостей. К тому же они конкурируют друг с другом. Среди них, однако, есть одна связка, особенно для нас интересная. Это положительная обратная связь между повышенной активностью коры головного мозга и эндорфиновым фоном. Можно назвать это «удовольствием от мышления». В зачаточном виде оно есть у животных. Даже любопытная кошка испытывает что-то подобное. У людей, однако, эта связка имеет особое значение. Собственно говоря, именно она делает человека действительно разумным существом. Думать может и собака. Человек — это существо, которое любит думать. Вот в чём весь фокус.

Владим не выдержал и заорал в голос.

— О, это кости пошли оттаивать… — отозвался доктор. — Сейчас немножко подморозим…

Он переключил что-то на пульте. Через несколько секунд Влад нашёл в себе силы замолчать, а потом даже вымученно улыбнулся.

— Ну, ну, не строй из себя страдальца. Сейчас тебе уже совсем хорошо… Вот через полчасика опять начнёт болеть, ты уж тогда потерпи, — отреагировал директор. — Так ты меня слушаешь?