— Вот именно!

— И все же ты зря суешь свой веснушчатый носик…

— Неправда, он не веснушчатый!

— …в дела взрослых.?!

— Мой папенька та еще скотина, поверь…

— Да как вы смеете…

— Смею, малышка.

— …называть его…

— Хорошо, не скотина, просто подонок, тебя это устроит?

Василиса в сердцах бросила в угол только что поднятый апельсин. Села на корточки у постели и ледяным тоном произнесла:

— Я требую объяснений!

— Может, не надо?

— Почему это?!

— Не хочется лишать тебя иллюзий, — хмуро усмехнулся Кирилл. — Все-таки родной дядька, к тебе относится неплохо, ты живешь в его доме…

— Мое отношение к дяде Жене не изменится, не волнуйся. — Василиса смотрела почти с ненавистью. — И учти, я не поверю ни одному твоему слову, так что можешь особо не стараться врать…

— Хорошая девочка…

— Я просто знаю, что дядя Женя — хороший!

— Мне молчать?

— Нет!

— Тогда слушай, только запомни — мы говорим на эту тему в первый и последний раз!

В голосе Кирилла прозвучала такая ярость, что Василиса не нашлась с ответом и только кивнула, соглашаясь.

— Твой драгоценный дядя когда-то был сопливым самоуверенным юнцом, надеюсь, в этом ты не сомневаешься? Не считаешь, что он появился на свет сорокалетним, в костюме и при галстуке?

— Это еще не преступление!

— Правильно, не преступление. Мы все проходим через милый пубертатный возраст, цепенея у зеркала при виде угрей и мечтая кто о сексе, а кто и о неземной любви…

Василиса промолчала, стиснув зубы — понятно, что бессовестный Рокотов считает — она в свои пятнадцать мечтала как раз о неземной любви. А он, понятно, о сексе всего лишь. И с бессильной злостью подумала: зато у нее никогда не было угрей!

— Только не каждый из нас холодно использует неопытную чистую девчонку из провинции — семнадцатилетнюю, заметь! — а потом благополучно бросает ее на произвол судьбы. Вместе с ребенком. Причем в то время, когда прослыть матерью-одиночкой считалось настоящим позором…

— Ты все врешь!

— Не вру. Моя мать была влюблена в этого подонка, — Кирилл нехорошо улыбнулся, — как кошка. И прощала все, даже предательство простила, как ни дико…

— Но…

— Она и сейчас его любит, представляешь? — Кирилл горько хмыкнул. — Колядин наплевал на нее, наплевал на ребенка, жил в Питере, напрочь не помня о ней или обо мне, и правильно — к чему забивать себе голову глупостями? А она… она пахала за троих мужиков, чтобы вырастить меня! Старела, работая на износ, мечтала о квартире в Питере и накопила-таки на нее, все для сыночка единственного старалась, и… — Кирилл скривился и словно выплюнул, — чтобы оказаться поближе к этому типу!

Василиса робко прошептала:

— С чего ты взял, что дядя Женя о вас не помнил?

— А он в это время делал карьеру. Обзавелся другой семьей, и уж твоя тетя Катя и его законные детки ни в чем не знали отказа, не сомневайся! Им не приходилось сидеть на макаронах или перловой каше на воде, у них все было, мой так называемый папенька вполне достойно зарабатывал…

— Хочешь сказать, что дядя Женя вам совсем не помогал?! — возмутилась Василиса.

— Угадала. Именно это и хочу сказать.

— Не может быть! Он знаешь какой щедрый!

— Догадываюсь. Позже, когда мы переехали в Питер, он, наверное, и моей матери кое-что подбрасывал с барского плеча. Иначе с чего бы ему — пусть изредка! — показываться в нашем доме и изображать любящего и заботливого папеньку…

— Вот видишь!

— Давал копейки, это я уточняю для непонимающих, — устало буркнул Кирилл.

— С чего ты взял? Дядя Женя — обеспеченный человек…

— Знаешь, малышка, я с самого детства слышал от матери одну песню — лишних денег в доме нет. И на трех работах мать не крутилась бы, упади на ее плечи денежный дождь…

— Неправда!

— Да, конечно.

— Ты просто что-то не понял!

— Естественно, где уж нам…

— Дядя Женя тебя любит, я видела его лицо, когда он вышел из палаты!

— Любит, кто бы сомневался. Вот только появился лишь сегодня, а мать — сто процентов! — сразу же сообщила ему, что я в больнице.

— Он приходил!

— Да, я его видел. Только что. Как и ты.

— Он и раньше приходил! — Василиса смотрела негодующе.

— Ну да, приходил. Интересно, почем нынче плащи-невидимки?

— Лидия Николаевна сказала — он каждый день заходил к твоему лечащему врачу!

— А до моей палаты его ноги не доносили.

— Он просто… просто… Кирилл ухмыльнулся, ожидая продолжения, но Василиса лишь махнула рукой. Помолчала и прошептала с досадой:

— Ты не прав.

— Конечно.

— Ты был без сознания почти все время! И потом… я сидела тут, а дядя Женя…

— Вот-вот, твой дядя Женя за все эти годы так и не рискнул познакомить меня с семьей. С законными — так сказать — отпрысками. Ну как же, я ведь обычный ублюдок, свидетельство его позора. Любящий папенька с удовольствием водрузил бы крест на мою могилу и закрыл бы этим тему, да не удалось, какая жалость…

— Ты… отвратителен!

— Твой дядюшка под этим подписался бы.

— В тебе одна желчь!

— А вы, конечно, семейство ангелов. Нимбы над головой видны и без лупы, я почти ослеплен.

— Да ты… Кирилл фыркнул, и Василиса заставила себя смолчать, понимая, что они сейчас насмерть рассорятся, и как в таком случае навещать его? Конечно, Рокотов уже выздоравливает, но ее долг…

Она покраснела от собственного лицемерия. Не глядя на Кирилла, сунула собранные апельсины в тумбочку и пошла к двери. Взялась за ручку, постояла немного и обернулась:

— Коська говорил…

— Это тот пацанчик, что тебя натаскивал в лесничестве?

— Да. Так вот, он сказал, что я эмпат…

— Ха, мистики мне только и не хватало для полного счастья! Впрочем, почему бы и нет?

— Можешь смеяться сколько угодно. — Глаза Василисы сузились. — Но я знаю, понимаешь, знаю, что дядя Женя очень хороший… очень, понял?

Василиса закрыла за собой дверь и остановилась в нерешительности, не зная, что делать. Возвращаться домой не хотелось, она не представляла, как посмотрит в глаза дяде Жене.

«А если он думает, что Кирилл давно рассказал мне об отце? И я тоже считаю его подонком, просто молчу из вежливости или — еще хуже! — из меркантильных соображений, все-таки живу в его доме…»