- Это мои земли, женщина! – прорычал Теодеберт, который готовил выход войска сразу после Мартовского поля. – Проклятая старуха обкорнала мое королевство, и еще смеет меня поучать.

- Да тебе земли мало, что ли? – почти завизжала Билихильда. – Да ее за всю жизнь не объехать. Я тебе пятерых детей родила. Зачем? Чтобы они из-за твоей жадности погибли?

-Ты не понимаешь, - сказал Теодеберт почти спокойно. – Меня же уважать не будут, если я это стерплю. Не брат, так собственные герцоги прикончат, или убийцы Хлотаря. Он в свою мамашу проклятую пошел. Змей лицемерный.

- Он же тебе в спину ударит, - схватилась за последнюю соломинку Билихильда. – Этому отродью Фредегонды верить нельзя.

- Не ударит, - хохотнул Теодеберт. – Он клятву у могилы родителей дал. Не пойдет он на эту войну.

- Не верю! – обреченно сказала Билихильда. – Сердце у меня не на месте, Тео. Предчувствие плохое. Не начинай эту войну, всеми богами заклинаю. И старыми, и новыми.

- Заткнись, рабыня! – с холодной яростью отчеканил Теодеберт. – Забыла, кем ты была? Кто ты такая, чтобы королю перечить?

- Я рабыня? – взвилась Билихильда, которая не выносила, когда припоминали этот незначительный эпизод из ее жизни. – А твоя мать кто? Да ты сам от рабыни рожден! Забыл?

Глядя в мертвые глаза мужа, Билихильда поняла, что только что совершила страшную ошибку, смертельно опасную. Ведь ее ненаглядный Тео тоже не любил, когда об этом кто-то вспоминал. А герцог рипуарских франков Арнульф, ожидавший приема у короля, истово перекрестился, когда за дверью послышались истошные крики, мольбы и смачные звуки ударов. Герцог был довольно религиозен. Вскоре все стихло, из двери вышел король, пугая безумным блеском глаз, и произнес:

- Слуг позови, тут прибраться нужно. И вина пусть принесут.

Краем глаза Арнульф заглянул в комнату, где сломанной куклой лежала в луже собственной крови королева Билихильда, и прошептал:

- Хорошая была женщина. Царствие ей небесное!

***

Полгода спустя. Эльзас.

Король Теодорих со свитой в сотню лейдов ехал на суд знати, собранный братом по старинному закону франков. Он размышлял. Время шло, и о замшелых родовых обычаях стали понемногу забывать. Последний раз такой суд отнял аквитанские города у Хильперика, когда он приказал бабкину сестру задушить. Так ведь с тех пор сорок лет прошло, и все сорок лет кровь льется, словно водица. Хуже всего было то, что брат эти земли у него весной отнял, когда войско туда ввел. А ведь он, Теодорих, вырос там. Его все графы и епископы на коленях качали. Его это земля! Мало ли, что когда-то она Австразии принадлежала!

Путь был долог. Пока из Шалона в Эльзас доберешься, чуть не месяц пройдет. Майордом Клавдий все устроил. Впереди гонец поскакал, чтобы на королевских виллах по пути припасы готовили для его свиты. А если виллы по пути не было, то приказы получали куриалы городов, епископы и аббаты монастырей. А ведь сейчас с едой туго было, год неурожайный. Да и в порты снова какую-то хворь завезли. Ученые люди сказали, что дизентерия это. То тут, то там вспыхивала эта болезнь, сотнями выкашивая людей, а маленьких детей – в особенности. Так и гуляла эта зараза по Галлии, двигаясь вместе с караванами купцов, армиями и паломниками. И ведь ничем не остановить ее. Сколько Теодорих даров монастырям и церквям передал, и без толку все!

От невеселых мыслей отвлекали крестьяне и сервы, работавшие в полях. Полуголые простолюдины в коротких штанах-брэ пугливо кланялись, видя конный отряд франков с бритыми затылками и всадника с длинными волосами, собранными в воинский хвост на макушке. Не каждый меч прорубит с ходу густую гриву волос, спускающуюся на спину короля.

Вечером отряд остановился на ночлег на вилле, принадлежавшей королеве, и Теодорих закатил знатный ужин. Вождь у германцев должен пировать с ближними людьми, иначе в жадности обвинят и в зазнайстве. А ведь эти воины с ним в одном строю рубиться будут. От них его жизнь зависит. А потому вино и настойки лились рекой, приводя лейдов в самое благостное расположение духа. Кое-где уже повизгивали служанки, которых потащили в ближайший стог сена. Впрочем, они и сами были не прочь. Ведь те, кому грубые ласки воинов были не по нраву, давно спрятались, зная, чем закончится буйное пиршество.

Они пересекли границу, которая была понятием довольно условным, и в значительной степени определялась тем, какому епископу подчинялись те или иные земли. Тут их встретил отряд лейдов Теодеберта, старший из которых спешился и склонил голову.

- Приветствую, король! Мой государь ожидает вас в Салосии(1), я провожу вас.

До земель Эльзаса король и его свита добирались еще неделю, когда впереди показалось огромное поле, заставленное шатрами и палатками. Сердце Теодориха повалилось в пятки. Он попал в ловушку.

На следующий день на вилле, принадлежавшей когда-то королю Сигиберту, собрался суд знати, что съехалась сюда со всей Австразии. Теодорих хмуро смотрел на людей, выражение лиц которых не сулило ему ничего хорошего. Многих он неплохо знал. Вон сидит Карломан, граф Брабанта, рядом – его сын Пипин, шепчущий что-то на ухо герцогу Арнульфу. Тут же расположился майордом Гундульф, дальний родственник покойного епископа Григория из Тура.

Знать из Бургундии села наособицу. Патриций Рикомер, доместик Варнахар и герцог алеманов Гунцо, выделявшийся свирепостью даже среди своих полудиких земляков-язычников. Герцог носил крест на шее, а рядом с ним висел языческий амулет от сглаза и порчи. Гунцо до сих пор приносил жертвы Фрее и Водану, отчего епископы терпеть его не могли. Христианство в германских лесах тлело слабым огоньком, сосредотачиваясь вокруг редких монастырей, в дне пути от которых уже и не найти было человека, кто верил бы в распятого бога.

- Внимание, лучшие мужи королевства франков! – майордом Гундульф начал суд, который продлится совсем недолго.

Результат был предсказуем. Войско Австразии окружило свиту Теодориха, и ценой свободы бургундского короля стал новый договор. Договор, по которому области, что старая Брунгильда отторгла у Австразии, возвращались теперь обратно. Эльзас, Южная Шампань, Сентонж(2) и Тургау(3). Эти земли забрал себе раздувшийся от гордости Теодеберт.

Но и это было не все. В конце этого фарса встал герцог Гунцо и громогласно объявил, что народ Алемании переходит под руку короля Теодеберта, как и было в старые