Если б у Рауля были силы, он бы наверняка рассмеялся, но сейчас он был слаб, как слепой котенок, а боль нестерпимо жгла его. Он так ничего и не смог вспомнить о последних нескольких днях. Лишь кошмарные сны, полные пожаров и кровопролитных схваток.

— Где я?

— В Тулузе, мой господин, — сообщил выглядывающий из-за плеча Люка Жиль. — Мы доставили вас сюда после битвы. Граф Раймон ведет переговоры об условиях сдачи города. Сражаться далее мы не можем, но в то же время нас нельзя победить, пока мы удерживаем город.

Люк снял последний пропитанный кровью и гноем бинт, и Рауль невольно вскрикнул от боли. Тамплиер поспешил извиниться.

— Да нет же, все нормально, — прохрипел де Монвалан. — Рана уже не болит так, как раньше.

— Да, она уже начала заживать, — ответил Люк, все еще не веря своим глазам. Еще три часа тому назад рана Рауля казалась смрадным, пузырящимся гноем месивом, инфекцией, которую уже ничем нельзя побороть. Теперь же Люк отчетливо видел аккуратные розовые края и небольшую припухлость. Багровые пятна почти рассосались, а кожа была холодной на ощупь. Все это говорило о божественном врачующем даре Брижит.

— Вы чуть не убили сына самого де Монфора, господин, — суетился вокруг кровати Жиль. — И это спасло вам жизнь. Мир, поди-ка, принеси бульона, быть может, господину захочется поесть после того, как с ним закончит Люк.

— Что ты имеешь в виду? — Видя, как оруженосец метнулся из комнаты, Рауль не разделил бурного оптимизма Жиля. Ему очень хотелось спать.

— Де Монфор был так занят своим поверженным тобой на землю чадом, что позабыл добить тебя, а когда спохватился, мы уже успели вывезти тебя с поля брани.

— Так это был его сын? — Веки Рауля закрылись. Он уже слабо чувствовал, как Люк смазывает его руку целебным снадобьем и накладывает свежую повязку.

— Ги, его средний. Ты спасся на его коне. Фовель погиб… но ваш новый просто красавец. Что с вами, господин? — встревоженный Жиль склонился над Раулем.

Люк нежно коснулся плеча рыцаря.

— Все нормально, просто он уснул, — промолвил он, разглядывая лежавший на столике талисман. — Теперь он точно излечится. Я могу сказать это с полной уверенностью.

— А вот и бульон! — воскликнул вошедший в комнату Мир. В руках у него была ароматно дымившаяся деревянная миска с костяной ложкой. Увидев разрыдавшегося Жиля, он стал словно вкопанный. Юноша перевел испуганный взгляд с кровати на тамплиера.

Люк улыбнулся.

— Нет никаких поводов для печали. — Он взял бульон из рук оруженосца. — Вот так-то. Дай-ка лучше я подкреплюсь да принеси еще одну миску для сира Жиля. Сейчас он успокоится. А с твоим господином все будет в порядке, по крайней мере с его телом.

Клер сидела на скамейке в саду Кастельнодри, ее руки были сложены на коленях, а глаза устремлены куда-то вдаль. Порой ей позволялось побыть одной, в особенности когда де Монфор с сыновьями возвращался домой с войны. Сегодня весь замок готовился праздновать великую победу северян под Мюре. Клер, заткнув уши, дабы не слышать гнусного смеха, удалилась в сад.

Как утверждала Жеральда, ненависть противна катарской вере. А потому ей не надо было ненавидеть их за то, что они отобрали у нее дом, сына и мужа. За то, что они заставляли ее смотреть, как сжигают монваланских катаров. За то, что Симон де Монфор изнасиловал ее на полу ее собственных покоев, засеял ее чрево своим семенем. А теперь отнял у нее этого зачатого в нелюбви ребенка. Чтобы ослабить душевную боль, она вонзила глубоко в ладонь длинные ногти. О господи! Нет! Это было невозможно! Ну как она могла найти в своем сердце прощение подобным преступлениям?! Резко встав со скамьи, она взяла корзинку, подошла к пышному кусту лаванды и стала яростно обрывать соцветия. Аромат цветов, быстрые движения ее рук и царившая в саду тишина постепенно успокоили боль. Если сейчас она не могла найти прощения в сердце своем, быть может, она обретет его завтра. Ведь каждый новый день был лишь очередной вехой на пути, ведущем ее к цели.

Она уже наполнила корзинку доверху, когда услышала, как со скрипом распахнулась ведущая в сад калитка и, обернувшись, увидела овчарку Симона. Сминая цветы, собака бросилась прямо на нее. Клер закричала, закрывая руками лицо. Корзинка выпала из ее рук, и лаванда рассыпалась по траве.

— Брутус, лежать!

Собака рухнула на живот, сминая пахучие стебли. Клер стало не по себе от страха, когда Симон уверенной походкой направился к ней. Сегодня на нем было украшенное драгоценными каменьями одеяние и пояс. Его сапоги были сшиты из мягчайшей козлиной кожи и украшены крохотными золочеными львами. Копна тронутых сединой волос была самым тщательным образом расчесана. В его увешанных сверкающими кольцами ручищах был зажат сверток из навощенной ткани. Он положил его на скамью и оценивающе посмотрел на Клер.

Без всякого на то желания она подняла на него глаза. Он, конечно же, мог принарядиться для праздника, мог не носить никакого оружия, кроме столового ножа на поясе, но это совершенно ничего не меняло. Она по-прежнему видела его верхом на белом боевом коне, и взгляд его был так же холоден, как тогда, когда на городском рынке сжигали монваланских катаров. Она до сих пор ощущала, как нещадно давит ее его тело, как его язык вторгается в ее рот, как входит в нее его возбужденный член.

— Вы подобны бабочке, — хрипло прошептал Симон. Создавалось впечатление, что его бронхи до сих пор отравлены дымом сожженных им жертв. Его медвежья лапа коснулась тугой косы Клер. — Вас так жалко давить.

Убрав его руку с косы, Клер сделала шаг назад.

— Не смейте меня трогать, — она плюнула ему в лицо и замахнулась кулачком, в котором были зажаты предусмотрительно взятые ею с собой садовые ножницы.

Его глаза сощурились. Движения были столь молниеносны, что Клер даже не успела защититься. Симон выхватил ножницы из ее руки, забросив их подальше в траву, и стал выворачивать ей запястье, да так больно, что Клер, закричав, упала на колени. Собака прыгнула к ней, обнажив свои клыки в дюйме от ее лица.

— Ну, пожалуйста! — плакала она. — Пожалуйста!

О, как она ненавидела себя сейчас за свою беспомощность. Грубо выругавшись, он приказал собаке заткнуться. Овчарка послушно легла на землю, но все еще продолжала рычать. Порывисто дыша, Симон поднял Клер и прижал к себе. Животом она ощутила его возбужденный член.

— А ты куда глупее, чем я думал, — с презрением изрек он. — Либо плохо знаешь пределы моего терпения.

Схватив ее лицо в ладони, он, слегка наклонив голову, грубо ее поцеловал. Клер попыталась отбиваться. Ее пальцы превратились в когти, и она стремилась как можно сильнее его исцарапать, но он с силой сжал ее запястья, и она прекратила сопротивление.

Вдруг овчарка перестала лаять и вместо этого стала приглушенно рычать, поглядывая в направлении калитки. Боковым зрением Симон увидел вышедшего в сад оруженосца и грубо оттолкнул от себя Клер. Она упала на траву. Ее руки были покрыты синяками, а голова кружилась. Распухшие губы занемели. Она сплюнула на землю, стараясь навсегда избавиться от его привкуса.