— Мне бы не хотелось, чтобы вы вынудили меня признаться, что я впервые нахожусь в некотором затруднении, — солгал он.

— Может, поговорим об акциях, о тарифах, о международных отношениях, о ценах на нефть? — Анна внутренне подобралась, чувствуя себя, как гонщица на старте. У нее была хорошая машина, отличные шины, надежный мотор, и зеленые глаза ее блеснули в ожидании отмашки флажка стартера.

— Поговорим о деле Пеннизи, — вкрадчиво предложил министр.

— О скандале Пеннизи, — уточнила Анна.

— Я тоже нахожу, что полезнее называть вещи собственными именами, — с легкой улыбкой сказал экс-президент совета. — Отец говорил мне об этом деле.

— В таком случае вы, наверное, знаете, что в этом деле, неприятном для всех, замешано и мое имя, — проговорил он.

— По случайной игре судьбы?

— Скорее, если позволите, — возразил депутат, — в силу деликатных обстоятельств, которые иногда ставят политиков в затруднительное положение.

— Боюсь, я вас не понимаю, синьор министр: я живу в стороне от большой политики, и от меня ускользают софизмы политической философии.

Анна гладила какую-то вещицу из слоновой кости, слушая его с легким безразличием.

— Тогда попытаюсь быть более ясным, — сказал он, решительней вступая в игру. — Ваш отец из неких источников — не удивлюсь, если вы даже в курсе, из каких именно, — получил документы, которые могут повредить мне и моей партии. Я мог бы долго распространяться о том, насколько я в данный момент неуязвим, насколько моя партия вне опасности и моя власть крепка. Это в самом деле так, тем не менее вы вольны думать, что обнародование этих документов крайне нежелательно для нас.

— У меня нет причин подвергать сомнению ваши слова, но думаю, что вероятность этого не исключена.

— Могу я задать вам вопрос? — спросил он, галантно склоняясь к ней.

— У меня еще тридцать минут для вас. — Она держала банк и контролировала всю игру, как, бывало, ее отец, а не только следила за ставками и ходами. — Можете спрашивать у меня все что пожелаете.

— Скажите, у вас есть какие-то личные причины досадовать на меня?.. Простите, — предупредил он ее ответ, — но какую пользу вы лично извлекли бы из возможного скандала? В моих краях говорят, что, когда уголь не горит, он пачкает. И трудно поднять пыль на дороге, не запылившись самому.

— Вы думаете, мне есть что терять, вставляя запал в эту бомбу?

— Нет, графиня, — поспешно успокоил он ее, — но я уверен, что если вы вернете мне это досье, вы поступите мудро и дальновидно. Вы будете иметь в моем лице человека, всегда готового засвидетельствовать вам свою преданность.

— Видите ли, синьор министр, я очень мало понимаю в тех вещах, о которых вы мне говорите. Но я достаточно долго общалась с моим отцом, чтобы знать, что некоторые комбинации, с виду чистые и совершенно законные, делают иной раз возможным преступное сообщничество.

— Не забывайте, что ваш отец в качестве президента банка «Финмида» остается одним из контрагентов, одной из сторон в возможном судебном процессе. Он соучастник если и не прямой, то косвенный в этом союзе, который, по вашим словам, можно было бы счесть преступным, — напомнил министр с улыбкой, которая не сходила с его лица.

Анна несколько нарочито похлопала ресницами, как бы намекая на легкомысленность своего характера.

— Дело в том, что я никогда, по сути дела, не интересовалась этими проблемами. Мои интересы, как вы, возможно, знаете, совершенно другие: наряды, драгоценности, поездки, дети, светская жизнь. Вещи банальные, если хотите, но способные в общем-то заполнять существование женщины.

Ей хотелось еще немного подержать его на поводке, но министр уже выказывал желание вырваться.

— Если можете, скажите мне то, что знаете. Или, может быть, вы предпочитаете передать мне это с вашим доверенным человеком?

— Я знаю то, что мне рассказал отец, — ответила она, дружески улыбаясь. — И поверьте, я слушала его больше из чувства долга и дочернего уважения, без всякого интереса.

— Чезаре Больдрани, наверное, сказал, что скандал этот мог бы стать своего рода его местью Пеннизи и, давайте уж говорить прямо, его местью и мне.

— Вы помогаете мне, синьор министр, распутать этот запутанный узел. Да, вы верно угадали: старик поклялся отомстить вам обоим.

— Как видите, — развел он руками в притворном самоуничижении, — я, со своими скромными возможностями, все же неплохо информирован. Как бы то ни было, если я вас правильно понял, вы хотите распутать этот клубок.

— Совершенно верно. Когда Пеннизи-сын четыре года назад попросил вас, чтобы вы представили его моему отцу, вы тут же поручились за него. Вы сказали: «Синьор Больдрани, помогите этому парню, который хочет заняться строительством. Это будет одолжение лично мне». Я не уверена, что знаю все причины, побудившие моего отца дать согласие, возможно, какие-то я и забыла, но одну я точно помню. Старик знал, что этот сицилиец спроектировал квартал на окраине Трапани[8], чтобы «отрезать», как он говорил, множество бездомных от предместий. У вас в Трапани избирательный округ, и количество потенциальных избирателей, голосующих за вас, сразу бы возросло. Голоса бездомных, которые поселились бы там, голоса тех, кто работает в строительной промышленности, плюс семьи тех, кто строит дома, и тех, кто в них живет. Могу я, в свою очередь, задать вам личный вопрос?

— Ну конечно.

— Почему вы не захотели иметь дело с государственными банками, а вместо этого обратились в «Финмиду»?

— В силу стечения обстоятельств, — ответил он, ничего не объяснив, с типичной для политиков уклончивостью.

— А не было ли здесь, скажем, желания обойтись без руководства вашей партии, обделать это дельце втайне от него? — Анна положила безделушку из слоновой кости на столик и откинулась в кресле.

— Не думаю.

Такой ответ свидетельствовал, конечно же, о его замешательстве. Не помогла министру и привычная самоуверенная улыбка, которую он сохранил несмотря ни на что.

— Впрочем, когда мой отец выкладывает несколько миллиардов, он всегда имеет на то веские причины. Во всем этом была одна деталь, отнюдь для него не второстепенная: финансирование через «Финмиду» держало Пеннизи подальше от рынка Севера. А поскольку вы знаете всю подноготную этих синьоров, вы тут же поймете, что я имею в виду: вымогательство, угрозы, шантаж и прочие криминальные вещи. На Севере Пеннизи всегда были нежелательны или, во всяком случае, представляли бы проблему. Я бы не хотела выглядеть сепаратисткой, но думаю, что если севернее Флоренции строительная промышленность и сохранила некоторую чистоту, то этим она обязана таким людям, как мой отец.

— Относительно этого у меня никогда сомнений не было, — согласился он.