— На какое время тебе нужны деньги? — Это были уже последние реплики, за ними ощущалось согласие.

— На год. К концу года наш договор кончается, — уточнил Чезаре, — и каждый идет своей дорогой.

— Мы уже на двух разных дорогах, — сказал старик с сожалением. Он хотел бы удержать его рядом с собой, но знал, что бесполезно даже предлагать ему это.

— Так что? — подстегнул его Чезаре, глядя на шарик воображаемой рулетки, которая бешено крутилась.

— Будет у тебя банковский кредит. — Шарик остановился на выигрышном номере. — Но я делаю это лишь потому, что верю в тебя.

— Хорошо. — Чезаре встал, не поблагодарив, и первым протянул руку старому промышленнику, который крепко пожал ее.

— Я бы хотел сказать тебе еще кое-что, парень, — удержал его старик. — Ты волен прислушаться или нет к моим словам, но я хочу, чтобы ты знал, что эпоха рыцарей на белых конях и одиноких волков в бизнесе безвозвратно кончилась. Один, с твоим талантом и ста тысячами лир, ты можешь чем-то стать, но это ведь не предел для тебя. Ты хочешь стать первым, превзойти всех. Но в таком случае ты должен опережать других хотя бы на минуту, на один шаг. Но, главное, ты должен обладать достаточным весом, чтобы влиять на тех, кто делает законы. А этому, мой молодой друг, тебя не сможет научить никто.

Чезаре вышел с улицы Сан-Паоло, пошел по корсо Виктора Эммануила и на пьяцца дель Дуомо столкнулся с шествием манифестантов. Город был парализован забастовкой, общественный транспорт не работал, а пикеты забастовщиков мешали штрейкбрехерам восстановить движение. Возможно, это был более действенный способ, чем пустопорожняя болтовня политиков или крайности революции, чтобы восстановить равновесие в стране, оказавшейся у края пропасти. Общественные учреждения были закрыты. Школы не работали. Людей терзал голод и страх.

Солнце уже согревало, и шагать по улицам было приятно. Конечно, он запомнит, что времена рыцарей и одиноких волков безвозвратно миновали, и сделает выводы из слов старика. Чезаре Больдрани только вступал на путь, ведущий в святая святых, туда, где делаются законы, но путь этот был ему открыт. Первые политические контакты уже завязывались. Отношения Чезаре с политиками, более или менее удачные, но всегда полезные, будут продолжаться всю его жизнь.

Бывший президент совета сидел напротив нее перед камином, и, предложив ему перекусить, Анна беседовала с ним запросто, по-приятельски, поскольку то, о чем они говорили, еще не касалось важных вещей. Это был светский разговор, поверхностный и пустой, в котором экс-премьер если и не превосходил всех, то выказывал известную ловкость. Его живые черные глаза, его неизменно улыбающееся лицо могли ввести в заблуждение, расположив в самом деле к себе, но Анна знала об этом и была начеку.

— Я понимаю, что вечные скандалы и прискорбные происшествия, о которых читаешь всякий день в газетах, могут кому угодно внушить желание уехать куда-нибудь подальше из нашей несчастной страны, — министр сокрушенно развел руками и вздохнул. — Вы, наверное, уже слышали об этой ужасной трагедии девочки, задушенной своей собственной золотой цепочкой, которую какой-то негодяй пытался сорвать с нее, возможно, всего лишь ради очередной дозы наркотика?

Анна ответила жестом досады и печали. Да, она читала, конечно. Но не это дьявольское, что свойственно природе человека, вызывает у нее время от времени неодолимое желание уехать из своей страны. В Соединенных Штатах, где они подолгу живут, газетная хроника изобилует подобными же случаями. В современном мире поневоле привыкаешь ко всяким ужасам. Нет, ей хочется бежать от другого: от этой пошлости, которая господствует везде, от духа коррупции и узких корпоративных интересов.

— Правда, невозможно свыкнуться с тем, что тебя постоянно сопровождают телохранители. — Анна думала об одном, а говорила другое — верный знак того, что развязка близка.

— В самом деле, это тягостно, — согласился с легкой иронией ее собеседник. У него был облик придворного шестнадцатого века: слегка впалые щеки, высокие скулы и острый подбородок, который, казалось, выступал из кружевного жабо.

— Не думайте, что я сожалею о помпезных выездах, — уточнила Анна. — Я предпочитаю интимность и простоту.

— Ну что вы, — возразил депутат. — Вы могли бы путешествовать в сопровождении королевской свиты, и это все равно не бросило бы на вас ни малейшей тени. Один мой коллега, коммунист, жить не может без устриц и шампанского. Я знаю депутата социалиста, который высылает вперед целый взвод карабинеров, чтобы очистить улицу от пешеходов и произвести этим фурор.

— К сожалению, сегодня проблема в том, как очистить город от преступников, — сказала Анна. — Но с пешеходами, конечно, справиться легче.

Эта реплика вызвала у министра сдержанный смешок.

— Я понимаю, что у вас есть веские причины, чтобы проводить много времени за границей, — сказал он. — А нас, политиков, увы, удерживают дома обязанности.

— Вы, синьор министр, были когда-нибудь в Нью-Йорке? — спросила она.

— Нет, синьора Анна, — ответил он. — В Вашингтоне — да. Но и то не ради собственного удовольствия.

— Вы мне не поверите, но в запутанном лабиринте Нью-Йорка есть островки удивительного покоя и поэзии, — сказала она. — Казалось бы, мелочь, но это очень важно, когда продавщица большого магазина искренне помогает тебе найти то, что ты ищешь. Или кассир, который, улыбаясь, протягивает сдачу.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — улыбаясь, кивнул министр. — Некий климат, некую атмосферу, которая создается из многих частностей.

Он взглянул на эту красивую зеленоглазую женщину со стройной фигурой и аристократической внешностью, пытаясь предугадать момент, когда она проявит свои истинные намерения. В последней беседе с ним Чезаре Больдрани был лаконичен: «До конца этого года я предъявлю вам счет».

— Но вы, синьор министр, — уже без обиняков спросила она, — не для того, надо думать, решились навестить меня в эту ужасную ночь, чтобы поговорить о Нью-Йорке.

— Увы, это так, — чуть склонив голову, согласился он. — Хотя и тема Нью-Йорка имеет для меня некое очарование.

— Вы видите, часы в полном порядке? — показала Анна на настольные часы девятнадцатого века, которые министр преподнес ей от себя и от «друзей» на прошлое Рождество. — Идут прекрасно, хотя им уже больше ста лет.

— В самом деле, вещь очень красивая, — сдержанно согласился он.

— Но талисман нашего дома, синьор министр, — вот эти.

Бережно, даже с некоторым трепетом, как часто делал на ее глазах отец, Анна взяла со столика серебряные часы с эмалевым циферблатом и еще раз внимательно посмотрела на них. На крышке была изображена богиня судьбы — Фортуна. Анна нажала на кнопку, крышка открылась, и зазвучал «Турецкий марш» Моцарта.

— Очаровательно и занятно, — заметил экс-премьер.

— Теперь мы можем поговорить, — сказала Анна, осторожно кладя часы на место. — С чего начнем? — добавила она, объявив о начале военных действий.