Как и полагалось пасынку, Нико не подал виду и не произнес ни слова, никак не отреагировав на эту тираду. Но в душе у него все кипело. Все наскоки Ганса были дешевкой. Такой же дешевкой, как эти девочки-малявки, которые, едва достигнув половой зрелости, сразу становились проститутками, промышляющими на улицах Лабиринта, одного из самых грязных и сумрачных предместий Санктуария. Одна из них и породила в свое время этого непосредственного и даже наивного юнца. С тем же невозмутимым видом отступив на шаг, Нико резким движением вскинул клинок прямо перед собой, скрупулезно и тщательно, слегка кося глазом, осмотрел его лезвие и лишь после этого ловким и почти неуловимым движением убрал оружие в ножны.

В Санктуарии была не настолько угрожающая обстановка, чтобы нужно было все время держать в руке меч с обнаженным клинком. Ганс тоже вскинул меч и повернул к себе клинок, с тем чтобы так же внимательно, сощурив глаза, осмотреть его, а затем, держась правой рукой за ножны, повернул его острием к себе, не отводя при этом ни на секунду тяжелый, мрачный взгляд от лица своего учителя-тренера. И так же не глядя, отвел руку вбок и кинул оружие в ножны с чрезвычайно довольным и гордым видом.

— Здорово это у тебя получилось! — не удержался от похвалы Нико.

И не потому, что так уж требовался этот его комплимент или так уж он растрогался. Скорее для того, чтобы использовать возможность не только испытать чувство глубокого удовлетворения, но и напомнить им обоим о том, кто на самом деле обучил этого бездельника всем манипуляциям с оружием так, что он мог теперь с блеском демонстрировать свое искусство.

(Мужчина, объяснял Гансу Нико, должен уметь выхватывать оружие из ножен в любой, даже самый неподходящий момент и всегда быть готовым отразить нападение врага. При этом важно следить за тем, каким образом он достает свое оружие. Когда, взявшись за ножны и глядя вниз, он начинает возиться с клинком, он становится незащищенным и уязвимым для противника.

Именно тогда незаметно подкравшийся враг или притаившийся где-то рядом сообщник только что убитого в бою человека получает возможность наброситься на него, и тут уж нет времени возиться с ножнами — убирать клинок в ножны или, наоборот, вынимать его из них, — всему и сразу приходит конец. Поэтому мужчина, мало-мальски разбирающийся в оружии и знающий ему цену, первым делом выучивается резко вскидывать клинок вверх, затем вперед и назад, острием к себе, а потом одним движением, без задержки и промедления, вставлять его обратно в ножны. А глаза тем временем неусыпно следят за тем, чтобы не пропустить момента нападения.) Этому и обучил Ганса Никодемус, прозванный Стелсом.

Темпус чувствовал себя обязанным Гансу, хотя они и не были такими уж близкими друзьями. Вот и приходилось Нико платить по долгам Темпуса — по его поручению обучать искусству фехтования этого молодцеватого, петушащегося по любому поводу и заносчивого юнца по имени Ганс.

— Эй, твой щит!.. — окликнул его Ганс.

Нико глянул на него. Он стоял, прислонясь к грязной кирпичной стене, возле круглого щита. Поверхность щита была почти отполирована, а также обильно и многократно полита трудовым потом: так долго и усердно они с Гансом тренировались в манипуляциях с клинком. И вот Ганс одним движением руки — широким и плавным, словно кошка лапой, — провел по лицу, вытер пот, широко замахнулся и метнул один из своих проклятущих ножей так, что тот, вонзившись в поверхность щита Нико, стал торчком, раскачиваясь, как ободранный кошачий хвост на ветру.

По-кошачьи верткий и гибкий Ганс подошел и с мрачным видом потянулся за своим ножом.

Согнув руку в запястье, он без усилия выдернул нож, вошедший почти на дюйм и застрявший в деревянном щите с выпуклой поверхностью, прочность которого была рассчитана, чтобы выдержать при необходимости сильный удар топором. И так же не глядя, сунул его в ножны, где-то справа под мышкой.

Обернувшись и оскалив зубы в ухмылке, Ганс взглянул на своего учителя фехтования — но не в метании ножей! — и тот махнул ему рукой. Затем развернулся и пошел вдоль здания, обогнул его и исчез из виду.

Оранжево-желтое солнце стояло в небе еще достаточно высоко, и вечерние облака еще только начинали собираться на горизонте, чтобы позже создать привычную для Ганса среду обитания среди сумрака и теней.

— Щенок!.. — сквозь зубы процедил Нико, подобрав щит и отправляясь на поиски Темпуса.

Избавь ты меня, о Темпус, от этого оскорбительно и возмутительно юного илсига! Пронеси мимо моих губ эту горькую чашу, которую ты заставил меня поднять и которая все выше и выше поднимается и приближается, приближается к моим губам!

* * *

Ганс брел по улице с какой-то неопределенной, едва заметной улыбкой, что, как ни странно, практически не меняло выражения его лица.

Он гордился собой. Был очень собою доволен. Нико, откровенно говоря, нравился ему, да и не было у того видимых оснований не нравиться! Более того, он испытывал к нему уважение, только ему самому это было ни к чему, он не мог позволить себе признать это и тем более проявить каким-то образом испытываемые им чувства.

Он и Темпусу дал понять, что тот ему понравился, хотя незадолго до этого категорически заявил, что ему ни до кого нет дела и на всех наплевать. Он просто пошел тогда и вырвал Темпуса из кровавых рук этой грязной свиньи живодера Керда. Керд был из тех, кто, не моргнув глазом, резал и полосовал трепещущие человеческие тела. Как тело Темпуса, например, как, впрочем, и любое другое тело.

После всех этих кошмаров в доме Керда Ганс будто переродился и впал в такую депрессию, которая просто не поддается описанию.

Таинственное возвращение Темпуса к жизни, сверхъестественное обновление всего его организма — Ганс с трудом понимал, как смог тот вынести все это, не свихнувшись!.. Бессмертный! Бессмертный — о всемилостивейшие боги, распоряжающиеся людскими судьбами!.. Тритон в человеческом облике, исцеляющийся, выживающий в любых условиях, регенерирующий даже отсеченные части тела, причем без единого шрама!..

И это загадочное, бессмертное и вечно хмурое существо хоть бы раз заикнулось о причитающемся Гансу вознаграждении за свое вызволение из лап живодера или хотя бы, к примеру, пообещало разыскать скрытые в некоем отдаленном месте и глубоко запрятанные, например, в колодце, мешки, набитые деньгами!..

А ведь это стоило того!

Неделями потом Ганс слонялся без дела как неприкаянный.

Ему нечем было заняться. Нет, конечно, что-то он все-таки делал, а именно — беспробудно пил. Деньги у него давно кончились. Он даже вынужден был продать кое-какие личные вещи, лишь бы было чем заплатить за крепкие, не разбавленные водой спиртные напитки, в которых он теперь нуждался и которых раньше избегал.

Но даже при самой крайней нужде он ни за что не расстался бы с тем, что получил в дар от одного умирающего пасынка, бывшего, видимо, простым смертным. То, что висело теперь на стене в жилище Ганса: изумительной работы меч в ножнах из серебра. Ганс не пользовался им, даже не притрагивался к нему.