Несколько дней назад выпало много снега, и теперь он таял, смешиваясь с уличной грязью и чавкая под ногами. Небо над Парижем было свинцовое, затянутое серыми тучами, и, несмотря на то что было всего лишь два часа пополудни, день был хмурый, казалось, уже надвигаются сумерки. Зима не обещала быть холодной и снежной, а обещала скорее типичную французскую зимнюю погоду – ветреную, промозглую, влажную, с мокрым снегом и слякотью. Это радовало женщин: значит, фонтаны не замерзнут и можно будет без лишних трудностей набирать оттуда воду.

Вместо того чтобы отправиться прямо к себе домой на улицу Мелэ, я сделала небольшой крюк и повернула на улицу Тампль. Это здесь в средневековых башнях уже четыре месяца был в заключении свергнутый король Людовик XVI с семьей. Два дня назад короля допрашивали в Конвенте: он все отрицал, отвергал все обвинения, так что даже Марат, кровожадный истеричный Марат воскликнул: «Как велик бы он был для меня в этом унижении, если б не был королем!» Увы, теперь главным обвинением было именно последнее обстоятельство…

Я подошла поближе. Серые толстые каменные стены, чисто выметенные голые дворы, где вырублены все деревья, стража – в каждом углу, на каждом этаже. Надо думать, рыцари-тамплиеры, которые возвели пять веков назад этот замок, не отличались веселостью нрава. И похоже, проживание в этом замке даже им не принесло счастья.

Возле Тампля, как всегда, собралась толпа любопытствующих. Несмотря на то что башни были отделены от зевак тремя дворами, от желающих увидеть короля за прогулкой отбоя не было. Мне было грустно. Когда-то, до революции, замок Тампль был веселым и уютным гнездышком, его стены хранили серебристые переливы очаровательной музыки Моцарта…

– Короля я видела однажды. Он гулял с сыном.

– А я видел, как дофин запускал змея…

– Ходят, взявшись за руки. Тоже мне, родственнички!

– А королеву никогда не увидишь. Она, стерва, гордая. Не желает прогуливаться под стражей.

– К черту и Капета, и его будущую вдову! Пойдемте-ка лучше на бульвар, там, кажется, мыло дают!

Толпа зевак поредела и меньше стало проклятий по адресу Луи Капета. Так теперь называли короля, по аналогии с Гуго Капетом, родоначальником династии Капетингов, пришедшей к власти в 987 году.

– Газеты пишут, что он тиран, кровопийца и мерзавец… Я что-то не верю. Луи Капет толстый, спокойный, он и мухи не обидит. Похож на булочника с нашей улицы… Как-то не верится, что он такой уж подонок, как о нем толкует Эбер.

– Это королева виновата, мерзавка. Шлюха проклятая… У нее все комнаты были в бриллиантах. Ну, ничего, пусть теперь посидит взаперти!

Я слушала это и думала о том, как бесчеловечно разлучать мужа с женой. А ведь именно так поступили с королем и королевой. Как только Людовика XVI стали считать не узником, а преступником, его перевели в помещение этажом ниже, запретив общаться с семьей. Как, должно быть, тяжело сознавать, что твой сын, твоя дочь, твоя любимая жена находятся рядом, но увидеть их ты можешь только через щелку в ограде! А каково королеве? Она, конечно, не любила Людовика XVI, но прожила с ним всю жизнь, и он всегда был добр к ней и предан ей. Мария Антуанетта, наверное, слышит даже его тяжелые шаги где-то внизу, но не может ни узнать о судьбе, которая его ожидает, ни расспросить адвокатов, защищающих ее мужа. Это пытка похуже той, которой подвергаюсь я, не имея возможности покинуть Париж и вернуть себе детей.

– В голоде виноваты роялисты и аристократы.

– Организатор голода – в Тампле!

– Я был в Конвенте и слышал, как Сен-Жюст требовал крови тирана. Он так и сказал: «Граждане, я смело говорю, все затруднения будут жить до тех пор, пока будет жив король». К тому же Сен-Жюст – истинный патриот, он друг Робеспьера. Я верю ему.

– Да и Коммуна требовала мести Луи Капету и его шлюхе…

Я уже устала слышать подобные глупости. В глазах большинства парижан король по-прежнему был виновен во всех бедах, хотя уже четыре месяца сидел под замком в Тампле. «Луи Капет – организатор голода» – вот что было лейтмотивом разговоров на улицах. Всем почему-то казалось, что, как только король будет казнен, разрешится и продовольственный вопрос. Иногда это походило на маразматическую идею фикс, и меня удивляла способность некоторых политиков вроде Робеспьера и Сен-Жюста придавать подобным софистическим идеям видимость правдоподобности.

Впрочем, далеко не весь Конвент был настроен против короля. Конвент давно разделился на две враждебные партии. Правые, более спокойные и менее кровожадные, назывались жирондистами[9]и возглавлялись Бриссо и Верньо. Левые, во главе которых стояли знаменитые триумвиры – Дантон, Марат и Робеспьер, главную свою задачу видели в казни короля. Их называли монтаньярами.[10]Часто бывало, что дебаты по вопросу о судьбе бывшего короля накалялись до такой степени, что жирондисты вроде Барбару, Ребекки, Бюзо срывались с места и с поднятыми вверх кулаками бросались к монтаньярам, готовые вступить с ними в рукопашный бой, и начиналась потасовка, подогреваемая одобрительными возгласами и улюлюканьем трибун.

– Надо было поубивать всех роялистов и священников и закончить революцию.

– Да, эта вечная политика уже всем надоела.

– Давали бы побольше хлеба, а не лозунгов…

Из-за угла улицы Рамбюте показалась группа национальных гвардейцев, и зеваки благоразумно умолкли. Гвардейцы подошли к Тамплю и, сказав несколько грубых выражений по адресу королевы, принялись рассказывать, что сказал в Коммуне знаменитый патриот, пивовар Сантерр. Он советовал перебить в Париже всех собак, которые ведь тоже едят, и дважды в неделю питаться картошкой. Я не могла понять, как относятся к этому сами гвардейцы, но во всяком случае зеваки не в состоянии были оценить мудрость таких советов.

– Куда же все делось? – наконец хмуро спросил один из них.

– Ушло в армию, приятель, – весело отвечал гвардеец, которому наверняка выдавали на службе паек. – Армия-то у нас почти полумиллионная, ее надо кормить и одевать.

– Твердые цены нужны… таксация…

– Зачем же надо было затевать войну? – вырвалось у меня.

Я очень испугалась, что осмелилась вставить слово, но гвардеец смотрел на меня весело и снисходительно, как на глупенькую женщину, которую приятно поучить.

– Как зачем? Для освобождения народов, красавица! Дюмурье уже занял Брюссель и Антверпен, всю Бельгию… И мы успокоимся только тогда, когда вся Европа будет в огне.

– Вот как? – спросила я мрачно.

– Да, красотка. Шометт, наш прокурор, обещал, что вся территория, которая отделяет Париж от Петербурга и Москвы, скоро будет офранцужена, муниципализирована и якобинизирована. А знаешь, что сказал в Конвенте епископ Грегуар? Что республика будет скоро существовать и на берегах Темзы!