«Вот придёт Куропаткин», «Вот придёт Рожественский»… Но шли дни за днями, становилось всё труднее, а никто из них не приходил.

* * *

Во время боёв на Высокой правый фланг почти перестал получать снаряды. Колчак должен был прекратить ночные обстрелы окопов перед укреплением № 3. Воспользовавшись этим, японцы значительно удлинили свои окопы, приблизившись к укреплению, и сложили внушительный бруствер из мешков. «Мы не можем при имеемом числе их [снарядов] ни стрелять и отвечать японцам, ни мешать их земляным работам, тут нужны сотни снарядов, а мы располагаем десятками и единицами», – записал Колчак в дневнике 24 ноября.[352]

Потом снаряды начали подвозить, и Колчак возобновил ночной обстрел вражеских окопов. Желая поджечь мешки на неприятельских брустверах, он подкладывал в снаряды вату, пропитанную керосином.

За линией фронта наблюдалось оживлённое движение войск и обозов. Японцы готовили новый удар, и офицеры спорили, куда он будет направлен. Кое-кто говорил, что японцы собираются развить наступление на левом фланге. Колчак, однако, считал, что удар будет направлен в центр и на правый фланг. 30 ноября на Скалистую гору приезжал Стессель. В разговоре с офицерами он обронил фразу, что под Артуром стоит не более 12 тысяч японцев. Колчак недоумевал: как же так, когда тысячи их полегли на правом фланге и на Высокой, а меньше их вроде не стало?[353]

Генерал Кондратенко тоже считал, что следующий удар будет по правому флангу. По его распоряжению спешно чинились форты и укрепления на этом фланге, устанавливались новые орудия на батареях, подходили подкрепления из последних резервов.

Кондратенко был подлинным гением обороны. Он вёл её ловко, цепко, изобретательно. Потеряв позицию, он тотчас же, по горячим следам, стремился её вернуть. Если это не получалось, закреплялся на другой, создавая противнику препятствия, казалось бы, из ничего: спешно сделанное и плохо оборудованное укрепление в его руках превращалось чуть ли не в неприступную твердыню. И всё это – в ходе ежедневной кропотливой работы, личного осмотра позиций, бесед с офицерами и солдатами, которые его любили и выделяли среди других начальников. Генерал не произносил «исторических фраз», держался скромно, но сами обстоятельства сделали его фактическим руководителем обороны Порт-Артура.

После ноябрьских боёв генерал похудел, осунулся, ходил молчаливый и грустный. Конечно, он понимал, что дни Артура сочтены. Но надеялся поставить перед японцами ещё ряд тяжёлых проблем. «Очень бы мне хотелось видеть, – говорил он, – чтобы крепость продержалась до будущего года, чтобы не причинить горя России и государю к предстоящим праздникам, авось это и сбудется».[354]

Вечером 2 декабря Кондратенко приехал на форт № 2, чтобы осмотреть только что заделанную цементом громадную пробоину в крыше. Генерал был убит, когда в каземате форта разорвался тяжёлый снаряд, пробивший то самое отремонтированное место.[355] Для защитников крепости это была самая тяжёлая утрата после гибели Макарова. «…Потеря Кондратенко – незаменима – это был самый выдающийся защитник Артура», – записано в дневнике Колчака.[356]

5 декабря японцы начали наступление на форт № 2, взорвав мину, подведённую под его бруствер. Дальше бруствера им продвинуться не удалось. Но форт был наполовину разрушен, защищать его было трудно, и генерал Фок, заменивший Кондратенко на посту начальника сухопутной обороны, приказал ночью его оставить.

Следующие десять дней прошли в ставших уже привычными артиллерийских обстрелах города, порта и укреплений, оставшихся в руках защитников. Всё чаще и сильнее обстреливалась Скалистая гора. Благодаря защитным работам, которые Колчак провёл в редкие дни затишья, потери от артиллерийского огня были небольшие. Но с передовых позиций стали залетать пули. Дорога же, проходившая мимо Скалистой горы в город, теперь постоянно обстреливалась. Японцы, видимо, поставили пушку специально для этой цели. Она стреляла по всему, что двигалось, в том числе и по одиночным людям.

В эти дни Колчак заметил, что японцы начали обстреливать русские позиции «воздушными минами», которые выпускались из «минных пушек», являвшихся прообразом позднейших миномётов. «Воздушные мины» причиняли значительные разрушения и сеяли вокруг себя смерть вложенными в заряд кусками толстой проволоки и осколками от разорвавшихся снарядов. «Надо отвечать японцам тем же и бросать воздушные мины», – решил Колчак. Он съездил на Тигровый полуостров, чтобы посоветоваться с лейтенантом С. Н. Власьевым, который уже сконструировал такую мину, рассчитанную на стрельбу из 75-миллиметровой пушки на колёсном лафете. Надо было найти такую пушку и установить её в подходящем месте. Скалистый кряж для этого не годился по той причине, что расстояние до японских позиций не должно было превышать 400–500 шагов. Договорились о том, что пушка будет установлена на Большом Орлином Гнезде.[357] Но короткое затишье закончилось, и Колчак должен был оставить это дело.

Утром 15 декабря воздух потряс громадной силы взрыв, разметавший бруствер у форта № 3. Вслед за этим яростный огонь по форту и укреплению № 3 открыли орудия и пулемёты. Форт стал почти невидим. В облаках пыли и дыма мелькали огоньки выстрелов и рвущихся снарядов. Колчак сосредоточил огонь на окопах у форта и укрепления. К 11 часам штурм был отбит, но в четвёртом часу возобновился, и два батальона японцев утвердились на бруствере. Ночью по приказу Стесселя форт был оставлен. Наутро Колчак уже обстреливал этот форт, который накануне защищал.[358]

16 декабря под председательством Стесселя собрался военный совет. Из всех его участников только трое (начальник штаба полковник Рейс, подполковники Гандурин и Дмитревский) высказались за подготовку к капитуляции «на возможно почётных и выгодных условиях». Рейс ссылался на то, что основная задача Порт-Артура состояла в том, чтобы «служить убежищем и базой для Тихоокеанского флота». Теперь флота нет, и крепость уже не исполняет этого своего назначения. Она больше не сковывает сколько-нибудь значительных сил противника (вот откуда появились те 12 тысяч, о которых говорил Стессель). «На близость выручки нет никаких указаний». «Очень важно, – подчёркивал Рейс, – не допустить неприятеля после штурма ворваться в город и перенести бой на улицы, так как это может повести к резне, жертвами которой сделаются, кроме мирного населения, ещё 15 тысяч больных и раненых». (Рейс намекал на печальные события, завершившие первую осаду Порт-Артура во время Японо-китайской войны.)

Ему возражали, что «после ряда грандиозных штурмов неприятель отказался от них и стал вести правильную осаду». Правильную, но медленную, иногда слишком медленную, как говорил генерал Никитин. Ещё в октябре японцы подошли к некоторым фортам и до сих пор перед ними сидят. Моральный дух осаждающих заметно снизился. На штурм форта № 3 солдат гнали шашками. Крепость имеет в своём распоряжении 10 тысяч штыков, запасы ружейных патронов вполне достаточны. Конечно, противник обладает превосходством в артиллерии, но в основном в крупном калибре. Можно обороняться противоштурмовыми орудиями. Снаряды к ним есть. Продовольствие тоже пока есть. Недавно в Артур проскочил английский пароход с мукой. Так что надо защищаться. Правда, как говорили некоторые участники военного совета, надо сократить линию обороны. Сейчас она, слишком длинная и изломанная, не соответствует численности обороняющихся. (Среди офицеров ходила мысль о том, что со временем придётся отдать весь правый фланг и закрепиться на Золотой горе и Перепелиной, а затем с остатками гарнизона уйти в горы Лаотешаня и держаться там до последнего.)