Через день или два мы вернулись в маленькую комнату, где Сиджей отдыхала в той же самой кровати. Хотя пахла она чуть лучше и даже приподнялась, когда Трент выпустил меня из мягкого контейнера.

— Макс! — радостно воскликнула моя девочка. Я прыгнул к ней на руки, и она обняла меня. К ее руке больше не был привязан поводок, и пикающих звуков не было слышно. — Закрой дверь, Трент, не хочу, чтобы его заметили.

Пока Сиджей и Трент разговаривали, я свернулся в клубок у нее под рукой, застолбив участок на кровати, чтобы, когда Трент соберется уходить, он не забрал меня с собой. Я уже начинал дремать, когда услышал возглас женщины, донесшийся со стороны двери: «Боже мой!» Я сразу же узнал ее голос.

Глория.

Она ворвалась в комнату, впихнула Тренту цветы, которые принесла с собой, и подошла к кровати Сиджей. От нее пахло этими цветами, и еще на ней было много других сладких ароматов, от которых у меня слезились глаза.

— Ты выглядишь ужасно, — сказала она.

— Я тоже рада тебя видеть, Глория.

— Тебя хоть кормят? Что это за место?

— Это больница, — ответила Сиджей. — Ты помнишь Трента?

— Здравствуйте, мисс Махони, — сказал Трент.

— Естественно, я знаю, что это больница! Здравствуй, Трент. — Глория приблизила лицо к Тренту, а потом снова повернулась к Сиджей. — Я чуть не умерла, когда узнала!

— Извини, — сказала Сиджей.

— Дорогая, ты думаешь мне никогда в жизни не было тяжело? Тем не менее я всегда находила в себе силы идти дальше. Ты превращаешься в неудачника, только если сдаешься. Но дойти до такого… Боже, я чуть не потеряла сознание. Я приехала сразу же, как только узнала.

— Ну, скажем, через десять дней, — прокомментировал Трент.

Глория повернулась к нему:

— Что?

— Я звонил вам десять дней назад. Вряд ли это можно назвать «сразу».

— Ну… Какой смысл приезжать, пока она в коме, — нахмурившись, ответила Глория.

— Действительно, — сказал Трент.

— Она права, — ответила Сиджей, и они с Трентом ухмыльнулись друг другу.

— Терпеть не могу больницы. Просто ненавижу их, — сказала Глория.

— В этом плане ты уникальна, Глория, — прокомментировала Сиджей. — Большинство людей просто обожают их.

На этот раз Трент рассмеялся.

— Как ты думаешь, Трент, имеет ли мать право поговорить с дочерью наедине? — холодно спросила Глория.

— Конечно. — Трент оттолкнулся от стены.

— И забери свою собаку, — приказала ему Глория. Я взглянул на Сиджей, услышав слово «собака».

— Это моя собака. Его зовут Макс, — сказала Сиджей.

— Позови, если что-нибудь понадобится, — сказал Трент, выходя из комнаты.

Глория села на единственный стул.

— Да, здесь действительно гнетущая обстановка… Так что, Трент опять появился на горизонте?

— Трент никогда не был «на горизонте», Глория. Он мой лучший друг.

— Ладно, называй как хочешь. Его мать, которая, естественно, только и ждала, чтобы позвонить мне в ту же секунду, как узнала, что моя дочь приняла антифриз, говорит, что он вице-президент в банке. Не верь ему, если он ведет себя как большая шишка — в банках должности раздают всем подряд, это компенсация за мизерную зарплату.

— Он инвестиционный банкир, очень успешный, — раздраженно ответила Сиджей.

— Кстати, об инвестициях. У меня важная новость.

— Ну рассказывай.

— Карл намерен сделать мне предложение.

— Карл?

— Я же рассказывала тебе про Карла. Он сколотил состояние, продавая эти штучки для монеток, которые встраиваются в разные аппараты, чтобы в них опускать четвертак. У него дом во Флориде и двадцатиметровая яхта! А еще у него квартира в Ванкувере и доля в гостинице на лыжном курорте Вейл в Колорадо, куда мы можем приезжать в любое время. Вейл! Всегда мечтала там побывать, да никак не попадался нужный человек. Говорят, что Вейл совсем как Аспен, только без местных, которые все портят.

— Так что, ты выходишь замуж?

— Да. Он сделает мне предложение в следующем месяце. Мы едем на Карибские острова, а я знаю, что именно там он делал предложение обеим своим предыдущим женам. Все ясно, как дважды два. Показать его фотографию?

— Конечно.

Зевнув, я посмотрел вверх. В этот момент Глория передала что-то Сиджей, и та аж завизжала от смеха.

— Это Карл? Он что, ветеран Гражданской войны?

— Что ты имеешь в виду?

— По виду ему уже тысяча лет.

— Совсем нет, он просто утонченный. Попрошу тебя не отзываться о нем грубо! Он будет твоим отчимом.

— О боже. Сколько раз я уже это слышала. А что с тем, который выплатил нашу ипотеку, которого ты меня заставляла называть «папой»?

— Большинство мужчин ненадежные. Карл — он другой.

— Ну да, он же антиквариат.

— Представь, он до сих пор поддерживает дружеские отношения с предыдущими женами. Это уже о чем-то говорит.

— Конечно. — Сиджей положила руку мне на голову, и я начал засыпать, согреваемый ее чистой любовью. И скоро заснул. Но почувствовав гнев в Сиджей, тут же проснулся.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что не будешь это обсуждать? — спросила Сиджей Глорию.

— Они ужасно ко мне отнеслись. Мы не будем иметь с ними никакого дела.

— Это несправедливо по отношению ко мне. Они мои кровные родственники. Я хочу их узнать, узнать, кто в моем роду.

— Я вырастила тебя сама, без посторонней помощи.

Я ощутил, как внутри Сиджей начала зарождаться печаль.

— Я мало что помню из того времени, когда папа привозил меня туда ребенком. Я помню… Я помню, там была лошадь. И бабушка. И это все, какие-то фрагменты из детства. Мне тогда было около пяти.

— Пусть так все и останется.

— Не тебе решать!

— Слушай! — Глория встала, она тоже разозлилась. — Ты уже не школьница, и я не позволю тебе вести себя как испорченный ребенок. Ты будешь жить под моей крышей, по моим правилам. Ясно?

— Нет, не будет, — тихо произнес Трент, стоя в дверном проеме.

Они обе взглянули на него.

— Тебя это не касается, Трент, — сказала Глория.

— Касается. Сиджей нельзя сейчас подвергаться стрессу. И она не поедет с вами домой. У нее здесь актерская карьера.

— О… Вряд ли я когда-нибудь стану актрисой, — пробормотала Сиджей.

— Именно, — подтвердила Глория.

— Ну, тогда станешь кем-то другим. Ты можешь заниматься чем хочешь. Ты способна сама все за себя решать, — категорично заявил Трент.