В полном изнеможении Язон поднялся на ноги. Вздохнув, он вытер о шкуру окровавленные руки и принялся стаскивать одежду с бывшего рабовладельца. Разрезав кожаные ремни, он освободил шлем и отбросил его в сторону.

Перед ним лежал человек с редкими седыми волосами и бледным, старчески высохшим лицом. Среди вещей Чаки оказались и башмаки Язона, грязные, но целые. И он с превеликим удовольствием вновь натянул их на ноги.

Когда с переоблачением было покончено, миру явился новый Чака. Чака воскрес. Тело на песке принадлежало обыкновенному рабу. Язон выкопал неглубокую могилу, положил его туда и засыпал песком. Затем, прихватив с собой все оружие Чаки, он повернул обратно.

Рабы, завидев его, выстроились в шеренгу.

Глаза Язона встретились с глазами Айджейл. Она с тревогой смотрела на него, пытаясь угадать, чем кончилась схватка.

— Один-ноль в пользу команды гостей! — объявил он, и на ее губах сверкнула мимолетная улыбка. — Головы выше! — крикнул Язон. — Новый день наступил для вас. И пусть вы мне не верите, но у вас большие возможности.

Насвистывая, Язон шел за рабами и с удовольствием проглотил первый найденный ими кренодж.

Они разожгли костер на берегу.

Язон сидел спиной к океану, держа в руках шлем. Эта штука причиняла ему невыносимую боль.

Он подозвал к себе Айджейл.

— Слушаю тебя, Чака. И повинуюсь.

Она подбежала к нему, легла у его ног и стала торопливо освобождать свое тело от шкур.

— Что ты думаешь о людях?! — вскипел Язон. — Сядь! Я хочу поговорить с тобой. И зовут меня не Чака, а Язон. Понятно?

— Да, Чака, — ответила она, бросая на Язона испуганный взгляд.

Он поворчал и пододвинул к ней корзину с креноджами.

— Гм… Не так-то просто изменить социальное устройство… — Он помолчал. — Скажи, Айджейл, хотела бы ты стать свободным человеком?

— Что значит «свободным человеком»?

— Свобода — это когда нет ни рабов, ни рабовладельцев. Каждый может пойти куда захочет и делать что захочет.

— Мне не нравится. — Айджейл даже задрожала. — А кто будет заботиться обо мне? Как я могу искать креноджи одна? Надо искать креноджи всем вместе. Один умрет от голода.

— Если все будут свободны, ты сможешь объединиться с другими людьми для поисков креноджей.

— Глупости! Кто найдет креноджи, тот их и съест. Никто не станет делить пищу, как это делает хозяин. Мне нравится есть креноджи.

Язон растерянно погладил отрастающую бороду.

— Все не дураки поесть, но это вовсе не означает, что люди обязаны быть рабами, — сказал он. — Однако ты права. Необходимы решительные перемены. Иначе ни о каком освобождении не может идти и речи. А покуда во избежание неприятностей придется мне во всем следовать Чаке.

Язон подобрал дубинку и побрел в темноту, обходя лагерь стороной. Он выбрал подходящий холм, на ощупь извлек из сумки небольшие колышки — наследство, доставшееся от Чаки, — и привязал к ним шнурок со стальными колокольчиками. Защищенный таким образом, он устроился в самом центре паутины. Но выспаться Язону не удалось. Всю ночь он вскакивал и вслушивался в пустоту, всю ночь ему мерещились крадущиеся шаги и угловатые тени аборигенов.

С рассветом они опять тронулись в путь, но вскоре остановились у межевого знака.

Язон отдал приказ идти дальше, и это решение пришлось всем по душе. Люди, уставшие от тоски повседневной жизни, ожидали увидеть хорошую схватку. И когда на горизонте появился отряд очередных собирателей креноджей, на лицах рабов промелькнуло некое подобие радости.

— Ненавижу тебя, Чака! — кричал на бегу Фасимба. — Ты пришел на мою землю. Я убью тебя!

— Постой!.. Да-да, я ненавижу тебя, Фасимба, прости, чуть не забыл. Мне не нужна твоя земля. Я хочу поговорить с тобой…

— У тебя новый голос, Чака, — сказал, останавливаясь, Фасимба. Он поднял над головой каменный топор и замер в ожидании.

— Да, я новый Чака. Старого Чаки больше нет. Он умер. Я хочу забрать у тебя своего раба. Отдай его, и мы уйдем.

— Чака был хороший воин. Ты, наверно, лучше Чаки, — он в гневе потряс топором, — но не лучше меня!

— Ты сражаешься лучше всех, Фасимба. Девять из десяти рабов хотели бы, чтобы их хозяином был ты, Фасимба. Но давай поговорим о деле. Мне нужен раб с дыркой в голове. Я дам за него двух других, по твоему выбору. Что скажешь?

— Хорошая сделка, Чака. Бери любого, их у меня предостаточно. Я выберу у тебя двоих. Раба с дыркой у меня нет. Много беспокойства. Все время говорил. Я стер ногу, пиная его. С радостью от него избавился.

— Ты убил его?

— Я не трачу рабов зря. Продал дзертаноджам. Взял за него две стрелы. Тебе нужны стрелы, Чака?

— Нет, сейчас не нужны, Фасимба. Но все равно спасибо за неплохую весть. — Язон порылся в корзине и достал кренодж. — Вот, возьми.

— Где ты взял отравленный кренодж? — удивился Фасимба. — Я использую его.

— Он не отравлен, Фасимба. Он съедобен ровно настолько, насколько съедобны вообще все эти фрукты.

— Ты отлично лжешь, Чака. Я дам тебе за него стрелу, — засмеялся Фасимба.

— Он твой, — сказал Язон, кидая Фасимбе плод, — но говорю тебе: он не отравлен.

— Это я скажу тому человеку, которого буду угощать. Я хорошо использую твой кренодж. — И Фасимба бросил Язону стрелу.

Язон взглянул на подарок Фасимбы. Стрела была ржавая и с трещиной.

— Отлично, — сказал он. — А ты жди, когда твой друг съест этот кренодж.

Сделка состоялась, но подозрительный Фасимба не сдвинулся с места до тех пор, пока Язон не покинул его владений.

Прошло около трех суток, прежде чем Язону удалось приблизиться к пункту назначения.

Как только единственный ориентир — океан — пропал из виду, он вынужден был вести людей наугад. Правда, новоиспеченный рабовладелец ничем не выдал своей неосведомленности, и рабы послушно шли вперед, ни о чем не подозревая. Они шли, собирали креноджи, дважды пополнили меха водой из встретившихся по пути источников, а один раз чуть было не полакомились мясом какого-то животного. Но Язон, к великому разочарованию рабов, умудрился промахнуться.

Утром третьего дня Язон разглядел над туманной линией горизонта признаки изменения ландшафта. И еще до обеда они вышли к волнистому морю голубовато-серого песка. Перед ними лежала пустыня.

— Как здесь отыскать дзертаноджей? — спросил Язон ближайшего раба.

Но тот лишь нахмурился и отвел взгляд.

В последнее время у Язона то и дело возникали сложности с дисциплиной. Рабы, если он как следует не пинал их, не желали ударить и палец о палец. Приказ, не сопровождаемый пинком, оставался без внимания, а нежелание Язона прибегать к физическому воздействию воспринималось как проявление слабости. Все его попытки улучшить рабскую долю были обречены на неудачу.