Хоаххин в бессильной ярости ударил бронированной перчаткой о каменный выступ так, что высек из камня сноп искр, осветивших сидящих рядом с ним людей.

– Теперь у нас есть всего несколько часов до того момента, когда сюда за добычей по маячку прилетит корвет. Остатки экипажа выйдут на край обрыва. Просто не смогут не выйти. И если мы не найдем и не убьем до этого времени «королеву» этого муравейника, они погибнут вслед за своими товарищами.

Ариэль перестал беспомощно тыкаться шлемом в собственные колени и показал жестами, что хочет его снять, потому что ничего не слышит. Убийственная звуковая волна, почти догнавшая их возле входа в грот, ослабла, теряясь в скальных отражениях, но наверху действительно все было уже кончено. Хоаххин помог Ариэлю снять его шлем и жестом указал на индивидуальную аптечку скафандра.

– Что? И скафандры не спасают?

Уголь почти кричал, явно не слыша самого себя. Он накладывал раненому на сломанный нос шипящую обеззараживающую медицинскую пену и жестами показывал Боцману, что хватит уже точно такой же пеной пачкать его собственное лицо. Боцман с выпученными глазами и брызгающим во все стороны медицинским тюбиком продолжал тыкаться своими руками в Угля.

– В точке атаки или рядом с ней нет. Тем более что кристаллы экрания значительно усиливают этот эффект.

Хоаххин отошел от ребят в сторону и постарался привести свои мысли в порядок. Когда-то, очень давно, кто-то из его врагов перед собственной смертью сказал ему, что он, Хоаххин саа Реста, и есть сама смерть. Потому что эта участь упорно преследует всех, кому было суждено с ним столкнуться лицом к лицу. Преследует, не щадя ни правых, ни виноватых. Как бы он сам хотел, чтобы все это было неправдой. Но, к сожалению, враги иногда бывают намного честнее друзей. И тем более честнее тебя самого…

Она гладила его по голове и ласково приговаривала:

– Ты мой маленький, ты мой хороший. Кушай, Хоххи, кашку, кушай. Не трогай ты этих жуков, они горькие и противные…

Потом ее ласковые руки окунали его шершавое тельце в тазик с водой и намыливали попу теплой, мягкой губкой.

– Вырос-то как. Кругленький стал, тяжеленький.

Потом эти же нежные руки укладывали его на чистое, хрустящее от свежести белье, а губы шептали чуть слышно какие-то ласковые слова. Сон накатывался теплой волной. Суетливые муравьи, конечно, продолжали таращиться на корешки, бабочек и червяков, но приходящие от них образы расплывались в томительной неге снов, перемешивались с ними, превращаясь в сказочные города и волшебные страны…

– Я жду тебя… Милый мой Хоххи. Ты нужен мне…

Чья-то легкая рука нежно касалась его лба, щек, его плеч…

– Я буду для тебя заботливой матерью, любящей женой. Просто приходи ко мне и дай жизнь нашим детям. Им так нужна твоя сила. Твоя мудрость и настойчивость. Они будут достойны тебя. Весь мир склонится перед ними. Весь мир будет трепетать от одного лишь звука их голосов. Мириады наших с тобой творений восстанут из небытия, и начнется новая эра. Эра процветания и справедливости. Их эра…

Что-то толкнуло Хоаххина в голову. Жестко. Настойчиво.

– Проснись! Ну, быстрее! Просыпайся!!!

Детские сны, сотканные из невесомых образов, легкие, как парашютики одуванчиков, способны взвиться в воздух от малейшего дуновения ветерка. Но как не хочется их отпускать. Как не хочется возвращаться в эту страшную, жестокую и грязную реальность…

– Да что же это такое!

Звенящий детский настойчивый голос даже не просил. Он взывал, настаивал, требовал, слой за слоем срывая с полковника мягкую, обволакивающую сознание, липкую паутину.

– Хоаххин саа Реста! Острие Копья! Боец! Не спи! Замерзнешь!!! – и этот голос наконец-то вывел полковника из того мягкого и счастливого забытья, наполненного его самыми счастливыми воспоминаниями, в котором он едва не растворился… Чуть очухавшись, Хоаххин постарался мысленно «нащупать» своих друзей. Все они находились в таком же полуобморочном состоянии, как и он сам, до того момента, пока чей-то настырный разум не пробился к нему сквозь завесу небытия. Так что воспользоваться ни их помощью, ни хотя бы их глазами пока не представлялось возможным. Он перевернулся на живот и прополз на коленках по узкому коридору грота, пока буквально не подмял под себя два бесчувственных тела в комбинезонах. От тычков и пинков первым пришел в себя Боцман…

– Да что это за хрень такая! Какого дьявола ты меня долбишь башкой о кирпичи! Что тебе вечно неймется… Командир?! Извини. Не признал сразу.

Глаза Боцмана, наконец, сфокусировались на окружающих предметах. Арик со стоном попытался отползти в сторону или еще как-то спрятаться от раздающих ему немилосердные затрещины, бронированных перчаток «разбушевавшегося» командира. Угля на месте не было. Так что Хоаххин, подхватив одной рукой пришедшего уже в себя Боцмана, а другой – плазмобой Ариэля, ринулся к выходу из пещеры. Извилистая трещина каньона, после темени, царившей в гроте, показалась просто ареной цирка, на которую из-под самого купола направлены тысячеваттные софиты прожекторов. Уголь, покачиваясь из стороны в сторону, словно изрядно поддавший горячительного дон, медленно переступая с одной ватной ноги на другую, решительно брел между острых каменных обломков по дну ущелья.

– Вот мать, перемать! Как же он туда спустился? Да еще при двух ЖЭ…

Боцман вырвался из рук Хоаххина и, опасливо подойдя к краю каменного карниза, бросил вниз недоуменный взгляд.

– Здесь еще метров пятьдесят как минимум…

Хоаххин закинул плазмобой за спину и, пытаясь не потерять равновесия, двинулся вдоль карниза к острым, коротким уступам, торчащим из отвесной стены. Спина же Угля продолжала медленно, но упорно приближаться к тому месту, в котором «русло» каньона делало поворот. Хоаххин примерился и, прыгнув, зацепился за край одного из уступов, сразу попытавшись нащупать под собой хоть какую-нибудь опору. Однако ноги повисли над пропастью, что резко прибавило прыгуну сил и решительности. Еще один прыжок. Еще один. Небольшая каменная лесенка приняла на себя тяжесть его тела и позволила, наконец, перевести дыхание. Еще пять-шесть шагов, и Уголь пропадет из поля зрения Боцмана, продолжающего смотреть на него, распластавшись всем телом на холодном камне. Хоаххин изо всех сил оттолкнулся от каменных ступенек ногами и перелетел на соседний уступ, по которому прокатился на пузе вниз еще метров на десять, звякая стволом плазмобоя о камень. Последний прыжок пришелся как раз на мягкий, пружинящий песок дна ущелья. Вскочив на ноги, Хоаххин бросился вперед. Установить связь с Углем не удалось ни с первого, ни со второго, ни с уже даже и неизвестно которого раза. Уголь остановился, и Хоаххин заметил черные длинные жгуты отростков, выползшие из-за большого камня, скрывающего за собой площадку, к которой так настойчиво приближалось тело Угля. Отростки медленно оплетали ноги стоящего человека, поднимаясь от ступней все выше и выше. Хоаххин понял, что категорически опаздывает и даже переход в боевой режим уже мало что изменит в сложившейся ситуации. Он задрал ствол плазмобоя вверх и, выставив переключатель на параболическую траекторию выстрела, начал с небольшими интервалами нажимать на спуск, постепенно перемещая ствол от невидимой Боцману, закрытой камнем площадки, ближе к противоположной стене каньона. Из-за валуна посыпались искры расплавленного камня, и Уголь, с опутанным по пояс телом, плашмя рухнул на песок. Хоаххин скорее почувствовал, чем услышал тонкий, пронзительный, постепенно набирающий силу писк. Точно такой же, как тот, что еще недавно погнал его от кристаллических россыпей в поисках укрытия. Бывший десантник отправил за лежащий валун еще одну очередь. Писк оборвался и перешел в зловещее бульканье. Хоаххин бросился к лежащему на песке телу Угля.