П. А. Топоркову удалось завербовать студентов-технологов Л. А. Топоркова и А. В. Долгушина, слушателя Медико-хирургической академии П. М. Кошкина и еше несколько человек. Приведу отрывок из показаний Кошкина: «Кроме прокламаций «От сплотившихся к разрозненным», Петр Топорков приносил еше «Народную расправу», которую он, Кошкин, читал, а Долгушин почти выучил наизусть. Агитация Петра Топоркова в связи со слухами и рассказами, им же распространяемыми, о революционном настроении общества, о насильственных мерах правительства и проч. и повела к тому, что он, Кошкин, и Долгушин решились пристать к ожидаемой ими революции и составить тайное общество с целью истребления императорской партии, чтобы она не помешала народному восстанию».[357]

Этот нечаевский кружок постепенно перерос в долгушинскую группу «сибиряков-автономистов», их связь с «Народной расправой» скорее персональная, чем идейная, хотя все они привлекались по делу нечаевцев.

Сергей приезжал в Лесной к своему приятелю, студенту Земледельческого института В. И. Ковалевскому. Они часто встречались во время петербургских студенческих волнений у Ткачева. Ковалевский не состоял в «красных» радикалах, но больше тяготел к ним, нежели к умеренным. Осенью 1869 года он входил в нечаевский кружок В. И. Лунина. Связей с этим кружком Сергей почти не поддерживал, но о Топоркове с Ковалевским, безусловно, советовался и лишь после получения о нем соответствующего отзыва приступил к его вербовке. Что касается переодеваний, то Нечаев и в Москве иногда появлялся на собраниях Отделения облаченным в офицерский мундир и объяснял удивленным заговорщикам, что прибыл со сходки офицеров, куда в ином виде доступ закрыт.

Известно еще несколько попыток Нечаева организовать кружки «Народной расправы» в других городах империи. Например, осенью 1869 года он посылал приказчика московского магазина Черкесова П. В. Прокопенко в Харьков, Таганрог и Одессу,[358] но существенных результатов ни эта поездка, ни другие попытки не принесли. Во время следствия Прокопенко все отрицал.[359]

Новое пополнение «Народной расправы» произошло в октябре 1869 года. В Московском университете на медицинском факультете преподавал знаменитый терапевт Т. А. Захарьин. На его место неожиданно был назначен профессор А. И. Полунин, человек очень строгий и требовательный. Студенты решили не посещать его лекции. Ректор университета С. И. Баршев 25 октября провел в Совете университета решение об исключении из университета студентов, участвовавших в беспорядках. Неумелое вмешательство начальства привело к тому, что восемнадцать человек оказались исключенными из университета. Тогда-то Нечаев и написал воззвание «От сплотившихся к разрозненным», распространявшееся в аудиториях медицинского факультета. Следом за воззванием в университете появились Кузнецов, Рипман и Черкезов и повели агитацию за вступление в ряды «Народной расправы».[360] Студенты читали документы организации, воззвания и, возбужденные только что свершившимися событиями, оказывались членами тайного революционного сообщества. Так в него вступили Д. К. Лыткин, А. С. Бутурлин, В. Н. Смирнов, А. Л. Эльсниц, В. А. Гольштейн, С. Л. Мутафов, Н. М. Пирамидов и Д. П. Ишханов, последний организовал из своих земляков целый кружок.[361]

Отделение с 8 октября по 21 ноября собиралось всего пять раз, Успенский исправно вел протоколы заседаний. Одновременно с ним что-то записывал Николаев, он почти до конца «Народной расправы» разыгрывал роль представителя Комитета, сидел и молча писал, сказал лишь, что Комитет находится в Москве и подчинен Женевскому революционному центру.

Денежными делами «Народной расправы» ведал Кузнецов. Иногда удавалось разжалобить некоторых московских купцов на «помощь нуждающимся студентам», остальная часть средств поступала от самих членов сообщества. В октябре Нечаев отправил Прыжова в Иваново к Зубкову за получением когда-то обещанных сгоряча десяти тысяч рублей на «общее дело», но напуганный весенними обысками и арестами, фабрикант-вольнодумец принял посланца сдержанно, выдал ему сто рублей, подробно расспросил о Нечаеве и выпроводил.[362]

Приведу выписку из кассового отчета «Народной расправы», найденного у Успенского при обыске.

Приход: Кузнецов — 259 руб., Зубков — 100 руб., Прыжов — 25 руб., Черкезов — 125 руб., Беляева — 1 руб.; неизвестный — 50 руб., итого — 560 руб.

Расход: Нечаеву — 63 руб., Прыжову — 80 руб., Прокопенко — 50 руб., Рипману — 12 руб., Беляевой — 20 руб., Волохареву — 21 руб., Флоринскому — 50 руб., Гернету — 5 руб., итого — 301 руб.[363]

В Иванове Нечаев появлялся тайком, иначе его непременно отвели бы к жандармскому капитану Тимофееву: слишком многим он причинил неприятности. Поэтому к Зубкову ему пришлось посылать Прыжова. «Вернувшись из-за границы, Сергей не раз приезжал в Иваново, — рассказывала его старшая сестра Фатина, — и свидания имел с сестрой (Анной. — Ф. Л.) в лесу, на Сластихе. Перед ним приезжал всегда студент из Петербурга Н. В. Слюнин и предупреждал. Слюнин был влюблен в сестру и все делал по просьбе Сергея.

С. Г. был гримирован и жил, скрываясь, у Анны Осиповны Бабуриной; она с ним была близко знакома; Анна Осиповна была девица старая. У ней на дворе ее собственного дома был котел, под которым проводил ночи С. Г.

Отец после всех историй выкинул Сергея из головы и сестру на поруки не взял, а я взяла. Два раза приезжал студент звать отца на свидание к Сергею, но он не поехал. Сергей из-за границы слал письма, но отец, как получал их, так относил частному приставу. Все равно мы знали, если не отнесешь, то придут, чтобы забрать их. Годы были трудные, отцу много приходилось терпеть; вот у меня была и другая фамилия, так ничего, а у второй жены нашего отца детей выгнали из училища, не дали учиться. Все письма в шкатулке, которую привезла сестра, я сожгла в печке: боялась в те годы всего.

У Сергея была сильная воля; иногда он влиял на отца. Барышни, мои подруги, с первого взгляда на него переживали что-то особенное; влюблялись и уважали его. Я спрашивала его, «не носишь ли магнита?» Вот и сейчас на карточке он таков, что не хочется отрываться; он как бы разговаривает с тобой».[364]