Они выпили, и прозектор, жуя и оттого не вполне внятно, продолжил свой рассказ.

– Короче, замечаю я случайно, что на сгибе локтя у него, вот тут, пятнышко – вроде след от укола. Ну, мало ли – укол... Если в наркоман, так у него в на венах живого места не было – и на руках, и на ногах, и в паху, и где хочешь. А тут – один укольчик. Мало ли! Однако кровь исследовали, и что ты думаешь?..

– Понятия не имею, – солгал Глеб, сливая в его стакан остатки водки из бутылки.

– Наркотик! – торжественно изрек прозектор и залпом выпил водку. Глебу было не вполне ясно, что именно он имел в виду, говоря о наркотике, – найденное в крови Короткого вещество или содержимое своего стакана. – Наркотик, – повторил прозектор, набивая рот колбасой и сырым луком. – Да не героин какой-нибудь, а одна из этих новомодных штук, что сейчас вместо наркоза в дорогих клиниках богатеньким клиентам ширяют. Забыл, как она, зараза, называется... Слабенькая, в общем, вещица, но этому коротышке вкатили такую дозу, что коню хватило бы. Или он сам себе вкатил, не знаю... Только если бы я, к примеру, решил от передозы копыта отбросить, так выбрал бы себе местечко поуютнее. А то нашел, понимаешь, место – свалка...

– Да уж, – согласился Глеб. – Но насчет наркотика – это точно?

– Даже к бабке не ходи, – уверил его прозектор. Видно было, что он уже изрядно захмелел. – Это я тебе говорю! Понял? А я – это кто? Я – это я! Я, земляк, одно время оч-ч-чень сильно увлекался экспериментальными исследованиями в этой области. Потом, правда, завязал, но наркоту до сих пор за версту нюхом чую, как пограничный кокер-спаниель...

– Это хорошо, – сказал Глеб, вставая из-за стола и кладя рядом с пустой бутылкой несколько мелких купюр. – Держи. Информация – тоже товар. Кто владеет информацией – владеет миром.

– Да кому он, на хрен, нужен, этот мир? – с горечью поинтересовался прозектор, сгребая деньги со стола и кое-как запихивая в карман надетой поверх грязного белого халата стеганой безрукавки. – Я тебе другое скажу: меньше знаешь – лучше спишь.

– Тоже правильно, – согласился Глеб, остановившись в дверях. – Только учти, что крепче всех на свете спят твои пациенты.

Прозектор озадаченно поскреб пятерней нечесаную макушку.

– Это что же получается? – сказал он. – Это же получается полнейшая фигня! С одной стороны, значит, кто владеет информацией – владеет миром, так? С другой – кто много знает, тот мало живет. С третьей, меньше знаешь – лучше спишь. А с четвертой – чем лучше ты спишь, тем больше смахиваешь на покойника...

– Их еще очень много, этих сторон, – заверил его Глеб, – потому что жизнь сложна и многогранна.

Оставив подвыпившего прозектора в одиночестве размышлять о хитросплетениях жизни, Глеб вышел в заросший высокими облетевшими деревьями больничный двор, где среди сырых черных стволов и еще не вывезенных на свалку куч опавшей листвы бродили в тумане редкие, одетые в теплые прогулочные халаты унылые фигуры больных – потенциальных пациентов небритого прозектора. Машина стояла на мокрой асфальтированной площадке перед крыльцом морга, черная на черном. Она казалась матовой из-за мелких капелек осевшего тумана, на капоте желтел прилипший березовый листок, казавшийся особенно ярким на темном фоне. В сыром воздухе чувствовался горький запах смешанного с туманом печного дыма. Глеб закурил сигарету и выкурил ее целиком, наслаждаясь каждой затяжкой и каждой секундой, на протяжении которой мог просто стоять в тумане и бездумно курить, не совершая никаких действий, не принимая решений и, главное, ни с кем не разговаривая.

Когда сигарета истлела почти до фильтра, он выбросил окурок в стоявшую на крыльце морга ржавую жестяную урну и сел за руль. Нужно было ехать в местное отделение милиции – выцарапывать у сонных поселковых ментов, которые делали вид, что ведут предварительное расследование по делу о смерти Короткого, официальную справку о результатах вскрытия. Глеб не любил, когда в него стреляют, но еще больше он не любил общаться с представителями доблестной российской милиции. Увы, и то и другое являлось неотъемлемой частью его работы, и, подавив вздох, Сиверов вставил ключ в замок зажигания.

Отправляясь на поиски Короткого или его бренных останков, Глеб был почти уверен, что найдет именно труп, а не живого человека, которого можно допросить. Неизвестный заказчик, сделавшийся с некоторых пор обладателем одной из немногочисленных дошедших до наших дней работ великого да Винчи, заметал свои следы в классическом гангстерском стиле: он просто не оставлял свидетелей, последовательно убирая их одного за другим по мере того, как в них отпадала надобность. Всякий, кто вступал с ним в непосредственный контакт или хотя бы знал о его причастности к ограблению, мог загодя считать себя покойником: сделал дело – гуляй смело, похороны за казенный счет тебе обеспечены... Короткий тоже был обречен, это логически вытекало из хода событий, и все-таки, без особого труда отыскав его тело в морге районной больницы, Глеб испытал горькое разочарование. Разыскать живого Короткого было бы во сто крат труднее, но от мертвого, увы, было очень мало толку...

Впрочем, какой-то толк все-таки был. Небритый прозектор упоминал о введенном внутривенно наркотике, применяемом, по его словам, в дорогих клиниках. При помощи такого же или очень похожего средства был убит омоновец Верещагин, застреливший Кота в ту весеннюю ночь на Дворцовой площади. Да и в случае с инженером Градовым почти наверняка не обошлось без наркоза, иначе каким образом Короткий сумел бы живьем утопить его в ванне?

Это уже был вектор, луч или, если угодно, пеленг. А вторым пеленгом служила дача, на которой все они обитали во время подготовки ограбления. И в точке пересечения этих двух лучей находился небезызвестный Марат Хаджибекович Мансуров, владелец упомянутой дачи и, между прочим, пластический хирург, имеющий прямой и неограниченный доступ к наркотическим препаратам.

"Стоп, – сказал себе Глеб. – А не слишком ли просто все получается? Раз-два, тяп-ляп, и вот он, организатор преступления, виден весь как на ладошке, с головы до ног, – бери его, родимого, за ушко и, как водится, на солнышко...

А с другой стороны, почему бы и нет? Что касается дачи, так тут господина Мансурова голыми руками не возьмешь – не было его в городе в это время, и даже в стране не было – в Гааге он был, на международном симпозиуме по вопросам пластической хирургии. И между прочим, не сам туда напросился, его туда начальство направило, я это сам, лично проверил. Железное алиби! Доказать его связь с Коротким, Васильевым и Верещагиным не представляется возможным, а чистосердечного признания от него черта с два добьешься – хирург, человек без нервов, да и не дурак к тому же. В общем, где сядешь, там и слезешь.

А наркотик... Ну что – наркотик? Если у человека есть свободный и практически бесконтрольный доступ к веществу, которое через сутки-другие после попадания в организм распадается на простые составляющие, не оставляя судмедэкспертам ни малейшей зацепки, зачем ему искать какие-то другие способы? Зачем ему стрелять, резать, душить, бить топором по макушке, пачкаться в крови, и все это с риском не только засыпаться, но и ошибиться, промазать, не довести дело до конца? Нам просто повезло, что и Верещагина, и Короткого нашли и отправили на вскрытие буквально через несколько часов после смерти. Полежи они там, где лежали, немного дольше, окажись медики чуть невнимательнее, и не было бы у нас даже той мизерной зацепки, которая имеется сейчас...