городе Самаре, были взяты в поход, а царское благословение, икона святителя Николая, сопутствовала полку не только в походах, но и в боях, носимая знаменщиком на груди»[653].

Кроме того, иконы отправляли на фронт различные благотворительные организации, в том числе Красный Крест, а также великая княгиня Елизавета Федоровна. Большинство икон были стандартные, традиционной иконографии, отпечатанные типографским способом.

Некоторые иконы, оказавшиеся на войне, разделили трагическую судьбу ее участников. «Так, в Порт-Артуре оказался иеромонах эскадренного броненосца “Победа” о. Никодим. 24 ноября 1904 г., во время гибели броненосца, о. Никодим, рискуя своей жизнью, под выстрелами неприятельских снарядов, при холоде извлек со дна моря св. антиминс, сундучок со святыми сосудами, часть ризницы и несколько небольших икон. Несколько раз проходил отважный священник по борту потонувшего корабля и отыскивал имущество корабельной церкви, скользил и падал, рискуя утонуть»[654].

Еще одна икона, спасенная на этот раз из сданного Порт-Артура, – «Избавительница». В 1902 г. афонские монахи передали адмиралу Е. И. Алексееву икону Божией Матери Избавительницы. Икона находилась в церкви при штабе крепости. «(Священник) о. Глаголев спрятал ее на себе, хотя и весила она более пуда, и потом, через Чифу, по морю на китайской лодке 80 верст он нес ее, едва не погибнув во время шторма, а потом через французское посольство доставил в Россию»[655].

Другая икона – Дмитрия Солунского, небесного покровителя крейсера «Дмитрий Донской», поднесенная крейсеру в 1901 г., – находилась в алтаре церкви крейсера и утонула вместе с ним. После завершения Цусимского сражения икону нашли японские рыбаки, которые отнеслись к находке благоговейно. Японские же военные моряки, узнав, какому крейсеру принадлежала икона, вызвались передать ее «самому доблестному экипажу российского флота». Позднее, когда в 1948 г. владыка Нестор (Анисимов) приехал из Китая в Москву, он вручил военную реликвию святейшему патриарху Алексию I, а тот передал ее в Троице-Сергиеву лавру, где она хранится в настоящее время.

Такое отношение к иконам на этой войне для японцев, всячески подчеркивавших свою верность нормам международного права, чрезвычайно характерно, а вот случаев осквернения икон не обнаружено. Даже напротив: заняв Порт-Артур, японцы поставили около церквей караул, чтобы пресечь возможность мародерства.

Имелись иконы и у военнопленных в Японии. Часть их (например, в Хаматера) была вывезена самими пленными из Порт-Артура. Кроме того, среди военнопленных оказалось «много просящихся писать иконы. Потому разосланы иконописный материал и инструменты: в Мацуяма – офицеру Инглизу, в Сидзуока – офицеру Рейнгардту, в Хаматера, Нарасино, Тоехаси – нижним чинам»[656]. Для церкви в Хаматера иконы писал Павел Петрович Хаулин. Он оказался очень талантливым иконописцем, а писал даже по заказу о. Николая для миссии «Воскрешение Лазаря»»[657].

Таким образом, иконы сопровождали солдат во все моменты войны, разделяя с ними и ужасы поражений, и тяготы плена. Большинство из них относилось к классической иконографии и не имело никаких особенных черт, позволяющих установить связь иконы с Русско-японской войной. Сюжетные предпочтения, конечно, имелись. Связаны они были либо с историей полка и полковой иконой, либо с нуждами полковой церкви, либо, наконец, с личными пристрастиями владельцев.

Икона традиционного письма, по мнению Норриса Стивена[658], больше отражала потребности войска, воплощая в себе «символ национально-культурной идентичности».

Вместе с тем ощущается некоторая потребность в «своей» иконе. Потребность эта восполнялась за счет религиозных картинок, лубков религиозного содержания. Один из самых распространенных образов этих картин – архистратиг Михаил. Встречаются также изображения «святых воинов Георгия, Феодора, Евстафия и Димитрия, побивающих различные силы зла»[659].

Имеется также икона, теснейшим образом связанная с Русско-японской войной. Согласно преданию, в 1903 г., накануне Русско-японской войны, Пресвятая Богородица явилась одному матросу, участнику обороны Севастополя, живущему в Бессарабии. Богородица повелела написать свой образ и доставить его в крепость Порт-Артур, обещая свое покровительство и победу русскому воинству тотчас по прибытии святой иконы в крепость. Не совсем понятно, когда произошло видение. По одним сведениям, оно было 11 декабря, по другим – 12 декабря 1903 г. Потом – кому было видение? Многие авторы называют Федора, старика матроса, участника обороны Севастополя[660]. Но есть и другое имя – бывший матрос и Георгиевский кавалер Л. Е. Катанский[661], или Катинский[662]. Безусловно, все авторы сходятся в том, что он был матросом, участником обороны Севастополя и Георгиевским кавалером. Таким образом, для творцов легенды принципиальны преемственность воинской истории, тема героизма (Георгиевский кавалер и осада Севастополя) и православие и благочестие того, кому было видение.

Н. Б. Павлов отмечает как бы вскользь, что «старик матрос» не придал огласке свое видение, а направился в лавру, чтобы понять смысл своего сна. Надо отметить, что такой поворот событий неудивителен. В преданиях относительно чудотворных икон явления нередки именно простым людям – крестьянам, болящим горожанам, пастухам и т. д.

11 декабря 1903 г. этот человек прибыл в Дальние пещеры Киево-Печерской лавры и рассказал о своем чудесном видении монахам. Начался сбор пожертвований на написание образа. 10 000 богомольцев приняли участие в сборе средств, каждый вносил по 5 копеек, больше не брали. Так были собраны средства на краски и материал для иконы.

Выбранный по непонятной причине иконописец – Павел Федорович Штронда. Согласно легенде, это был «бедный иконописец», к тому же не взявший за свой труд денег. Он называется также «крестьянином-живописцем»[663]. По другим данным, Штронда – академик живописи[664], однако в юбилейном справочнике Императорской академии художеств[665] о нем сведений нет. На самом деле Штронда жил в Киеве в доме И. И. Шатрова на Воздвиженской улице, где имел иконописную мастерскую. С его именем связывают только Порт-Артурскую икону, однако 18 июня 1941 г. в Киеве в клубе «Рабис» состоялась выставка 32 художников, среди которых упоминается и П. Ф. Штронда.

Итак, иконописец «с верою дерзающе о Господе, приступи к труду и, исполняя повеление Богородицы <…> сооруди икону», следуя точному описанию матроса, все время находившегося рядом. По краям иконы сделали надпись: «Торжество Пресвятой Богородицы. В благословение и знамение торжества христолюбивому воинству Дальней России от святых обителей киевских и 10 000 богомольцев и друзей»[666]. Согласно легенде, работа длилась шесть недель. За работу художник ничего не взял, а на камне, изображенном лежащим у ног Богородицы, оставил свой автограф[667].

В марте 1904 г. написание иконы в Киево-Печерской лавре было завершено. В апреле 1904 г. монахинями Ново-Девичьего монастыря в Санкт-Петербурге были написаны копии иконы.

На Страстной седмице Великого поста 1904 г. образ торжественно освятили