На рассвете на временном НП Неустроева в швейцарском посольстве появился комполка Зинченко. Вопрос, который волновал его больше всего, касался боеспособности батальона. Неустроев доложил, как было: 40 человек убиты; тяжелораненые, в том числе два командира рот, эвакуированы; легкораненые в тыл идти отказались и остались в строю.

Выслушав доклад капитана и затвердив вынужденные назначения на должности выбывших ротных, полковник достал из кармана кисет и, набив трубку, сказал (далее цитирую по рассказу самого Неустроева): «Крепись, Степан, теперь уже недолго…

И через некоторое время продолжил:

– Командир дивизии сегодня передал в наш полк знамя Военного совета армии, чтобы его установили на Рейхстаге. Это великая честь.

Перед уходом в штаб полка Зинченко поставил перед моим батальоном задачу: в 10.00 атаковать «дом Гиммлера» и ворваться в него. Генерал Шатилов пообещал ввести в бой 674-й полк, который должен был полностью овладеть зданием министерства внутренних дел» [76].

За три часа до этого приданная 150-й дивизии артиллерийская группа произвела из-за Шпрее очередной огневой налет. После многочисленных за прошедшие сутки обстрелов из орудий и «катюш» растянувшееся на целый квартал и превращенное в цитадель шестиэтажное здание МВД, сложенное, вообще-то, из красного кирпича, приобрело темно-бурый, густозакопченный вид. Казалось, что после такого мощного артиллерийского удара все живое, находящееся около превращенных в бойницы окон, было сметено.

Однако когда неустроевский батальон и маковцы, выскочив из проемов посольского здания, бросились в атаку, их встретил по-прежнему исключительно плотный автоматно-пулеметный огонь.

И это несмотря на то, что загодя почти на каждое окно, выходящее из швейцарского посольства на «дом Гиммлера», поставили или бойца с пулеметом, или меткого стрелка, или нескольких автоматчиков, чтобы они непрерывно били по противоположным окнам, независимо от того, есть ли там кто-либо или нет. Рассчитывали на то, чтобы не дать ни одному гитлеровцу высунуться. Те и не высовывались. Но только до той поры, пока наши бойцы не пошли в атаку. И уж тут-то патронов не пожалели.

Словом, завязался тягучий встречный бой…

В помещения первого этажа «дома Гиммлера» стрелковые роты батальона Неустроева и добровольцы группы Макова пробились только в 13.00. Да и то смогли при этом захватить лишь несколько комнат на первом этаже. Впрочем, для решения самого Неустроева переместить свой штаб поближе к наступающим бойцам этого было вполне достаточно. Нужно было только как можно резвее преодолеть открытое и потому хорошо простреливаемое пространство от посольского здания до пролома в стене «дома Гиммлера» – примерно метров полста. Юркий ординарец комбата П. Пятницкий перебежал удачно. И из-за груды битого кирпича махнул своему командиру рукой: дескать, давай!

Вот как описал дальнейшее сам С. Неустроев: «Я метнулся к нему и неожиданно упал. Мне показалось, что сзади кто-то дернул меня за полы. Я сильно ударился грудью об асфальт и не мог вздохнуть. С трудом приподнялся и, напрягая силы, рванул плащ-палатку. Она сползла с моих плеч. Только теперь я обнаружил, что зацепился плащ-палаткой за прут, торчащий в кирпичной стенке, через которую я перепрыгнул.

Не могу припомнить, как я очутился за грудой кирпича рядом с Петей…

– А здорово получилось, товарищ комбат! Вы везучий! – оживленно заговорил он. – Как только вы успели упасть? Смотрю, перед вами так и задымилось поперек дороги – пулеметная очередь. Аж искры посыпались. Вы залегли, а он, гад, так и шпарит из пулемета перед вашей головой метра за два. А когда сделали бросок ко мне, фриц опять чесанул. И прямо по плащ-палатке… а вы уже успели перебежать. Везучий!» [77].

Эх, Петя, Петя! Знал бы он, что все везение его командира заключалось в большой, явно не по росту его невысокого хозяина плащ-палатке. Эту просторную накидку, уломав прижимистого командира хозвзвода, «организовал» комбату не кто иной, как сам Петя. И уж давно следовало бы ее сменить на другую, по плечу. Да все в горячке наступления как-то руки не доходили. Но спасибо ординарцу! Хоть и не облегчила существование его хозяйственная нерасторопность. Но жизнь-то ведь спасла!

Да, великое на войне дело – везение. А еще – солдатская выручка, которая в тот близкий к Победе, но страшно тяжелый день спасла жизнь и капитану Макову. Причем дважды.

Первый раз, еще ранним утром, когда перебежками стали выдвигаться из-за угловой стены швейцарского посольства к «дому Гиммлера». Именно в этот момент крупнокалиберный снаряд ударил в стену как раз над капитаном. Как среагировал Алексей Бобров – уму непостижимо! Но факт остается фактом: чуть ли не в ту же секунду он ухватил Макова за кожанку и с силой оттолкнул в сторону. Командир остался цел и невредим. А вот сам Бобров отскочить не успел. И оказался под кирпичной глыбой. Когда ребята его оттащили в сторону, у Алексея кровь шла горлом…

Однако железной выносливости оказался организм у разведчика. Под стать, так сказать, характеру. Потому что не прошло и двадцати минут, как, немного оклемавшись и все еще превозмогая последствия тяжелой контузии, он с обнаженным кортиком снова оказался в самом центре рукопашной схватки.

Второй раз, и опять же Бобров, спас жизнь командиру днем. Он и Маков отстреливались в одной из комнат, когда вдруг через дверной проем прямо к ним под ноги влетела немецкая граната. Алексей среагировал молниеносно: схватив ее за длинную деревянную ручку, он буквально за мгновение до взрыва успел вышвырнуть «фашистский подарок» в окно.

Сколько еще судьба продолжала бы благоволить маковцам, неизвестно. Совершенно не факт, что все они не полегли бы в стенах этого мрачного берлинского дома. Но группу спас приказ Переверткина. Чем ближе подбирались передовые части его корпуса к центру 105-го квадрата, тем чаще перекраивались разграничительные линии между ними. И тем больше усложнялось управление. Более того, в этой ситуации от артиллеристов, стрелявших – в силу сложившихся условий городского боя – в основном с закрытых позиций, требовалась исключительная точность ведения огня. В противном случае, артиллерия могла поразить и своих. Поэтому, вспомнив о добровольцах-разведчиках, Переверткин во время очередной связи с Маковым дал капитану задание «по специальности» – выйти из боя и выдвинуть группу поближе к Королевской площади для разведки опорных пунктов врага и корректировки огня наших батарей.

Теперь капитану пришлось срочно собирать и выводить из «дома Гиммлера» уже успевших втянуться в комнатные бои Загитова, Лисименко, Боброва и Минина.

Между тем бой с особой силой все больше и больше распространялся за господство и во всех других зданиях правительственного квартала. Большая плотность застройки, пожары, обвалы стен сильно затрудняли и ограничивали действия наступающих подразделений. Но через проломы стен, подвалы, первые этажи мелкими группами наши бойцы отвоевывали комнату за комнатой, здание за зданием. В этих условиях разведчикам группы Макова, чтобы добраться до удобных для наблюдения точек, приходилось присоединяться то к одной, то к другой штурмовым группам, участвуя с ними в рукопашных схватках и разделяя все связанные с этими действиями риски. В одной из таких схваток группа чуть не потеряла Минина. Вот как об этом вспоминал сам Михаил Петрович: «Когда послышался страшной силы грохот падающих кирпичных глыб, у меня мелькнула тревожная мысль, что сейчас все мы погибнем. Командир решительно скомандовал: